Шрифт:
А. Т. Рыбин
ЗАПИСКИ ТЕЛОХРАНИТЕЛЯ СТАЛИНА
Я приехал в Москву из Ленинграда, где работал инспектором ДСИ. В Москве я оказался в дивизии ОСНАЗ и обучался в 3-й пограншколе. Но вскоре начальником штаба дивизии Мироновым был направлен в оперотдел ОГПУ правительственной охраны. Тогда мне было всего двадцать три года. Теперь я, обычный парень из уральской деревни Рыгач, каждый день видел и слышал всех, на кого еще совсем недавно мог посмотреть лишь в газете. Вот как мне повезло! Вот какая выпала честь!
Скоро вместе с Жагорниковым и Горундаевым я поехал на строительство сталинской дачи
Одноэтажная дача из семи комнат строилась круглые сутки. Спальня Сталина была где-то двадцати метров. Стены зала обили мореной фанерой под дуб, а комнат — в основном под соломку. Швы прикрыли такими же рейками. Откуда-то привезли деревянную полуторную кровать, на которой мы спали поочередно. Потом ее занял Сталин. Никаких бассейнов или массажных на даче не имелось. Никакой роскоши — тоже. Солидно выглядел только паркетный пол в зале.
Смотреть готовую дачу приехали И. В. Сталин, К. Е. Ворошилов и С. К. Орджоникидзе. Пожилой архитектор Мержанов по старому обычаю снял картуз и держал его левой рукой на уровне груди, а правой здоровался с гостями. Под конец все поднялись на просторный солярий. Сопровождавший их Г. Ягода все время держался поодаль и потому остался внизу, около своей машины. Дачу приняли комендант Ефимов с помощником Мозжухиным. А мы с Горундаевым стали выполнять обязанности личной охраны И. В. Сталина. Он появлялся все чаще. Затем начал жить постоянно. В Кремль ездил на черном «паккарде». Иногда после работы отдыхал на солярии. Во время дождя укрывался в небольшой деревянной будке.
С конца июля до 3 ноября Сталин обычно отдыхал в Сочи. Дача находилась вблизи Большой Мацесты на горе. В тридцать втором году я уже поехал туда. Мы, сотрудники охраны, жили в общежитии поблизости от дачи. Сталин регулярно принимал сероводородные ванны в Малой Мацесте — лечил полиартрит. Боли в ногах не давали ему долго сидеть. Если стоял, то обязательно переминался. При ходьбе становилось легче. Поэтому во время работы или совещания он всегда прохаживался по кабинету.
Навещали его тут Ворошилов, Киров и Калинин. Сталин очень любил принимать гостей, но сам почти не пил. Водку — совсем, коньяк — тоже редко. Признавал только вина «цинандали» и «телиани».
Каждую ночь он работал до двух-трех часов. Лишь тогда в кабинете гасло электричество. Днем в свободное время трудился в саду, ухаживая за посадками кустарника, или копался в огороде. А часа в четыре обязательно приходил на городошную площадку, огороженную сеткой. Начинались жаркие баталии!.. С ним в паре всегда играл рабочий кухни Харьковский. В другой паре чередовались Ворошилов или Киров с Власиком, возглавляющим охрану Сталина. По вечерам хозяин и гости сражались на бильярде. Проигравшие проползали на четвереньках под столом, по которому дубасили киями хохочущие победители. Подыгрывать руководству в бильярд или городки строго запрещалось. Поэтому Сталину тоже приходилось оказываться под столом.
Тогда телевизоров еще не имелось. Мы, сотрудники охраны, для развлечения проводили вечера самодеятельности. Я читал поэму Багрицкого «Дума про Опанаса», Пантюшин играл на гармошке. Иногда нас посещал Сталин. Хлопал жидко, но все же благодарил за инициативу. Особенно ему нравилась русская пляска, которую мастерски, с различными коленцами, исполнял Макшеев. Еще более искрометно он откалывал цыганскую пляску. Однажды Власик неожиданно для всех запретил Пантюшину играть. Музыка не звучала целую неделю. Мертвая тишина уже давила на перепонки. Сталин удивился:
— Ваш гармонист что, уехал в Москву?
— Я думал, гармошка мешает вам работать, — признался Власик.
— Нет, я с удовольствием слушаю русские песни и старинные вальсы. Пусть гармонист не стесняется.
Так Пантюшин к всеобщей радости вновь стал играть на балконе общежития.
Раз ко мне на посту подошел Сталин и говорит:
— Вот у вас винтовка. А приходилось ли ее здесь применять?
— Нет, товарищ Сталин, не приходилось.
— А где приходилось?
— В борьбе с басмачами Ибрагим Бека.
— Значит, нюхали порох?
— Так точно!
Сталин неторопливо направился к винограднику. Гляжу, с горы во всю прыть несется Власик. Толстый. Пот с него градом. Кормежка же отменная. Прозевал, когда Сталин без него отправился на территорию. Задыхаясь, кричит:
— Где хозяин?!
— Пошел в сторону виноградника.
Власик помчался туда. На территории дачи были великолепные сады и виноградники, зрели арбузы, соблазняя нас и подстрекая к действиям, грозящим неприятностями от начальства. Ведь помощник коменданта Афанасьев держал на учете все арбузы, мандарины и ягоды, за все отчитываясь перед Сталиным, который зорко следил за поспевающим урожаем. Дополнительно Афанасьев должен был отвечать Сталину еще на добрую сотню вопросов. Например, как укреплялись набережные побережья, в чем нуждались отдыхающие, сколько их нынче приехало? И попробуй ответить приблизительно. Иногда после напряженной работы Сталину хотелось поохотиться на зайцев, которых ослепляли светом фар. Настигнув добычу, он азартно кричал:
— Стреляй!
Власик палил из ружья, но часто на ходу машины мазал, и заяц — в кусты. Сталин в таких случаях смеялся:
— Хитрый косой, прямо с мушки сорвался…
Киров каждый год в это время приезжал к Сталину.
Они основательно сдружились. Как-то сидели за столом, накрытым на склоне горы в тени дерева, и попивали грузинское вино с минеральной водой. Лукьянов, шофер Светланы и Василия, Антонов, Кузнецов и я находились поблизости. Сталин подозвал Кузнецова с Лукьяновым и пригласил за стол. Кузнецов отказался:
— Товарищ Сталин, мы же стоим на посту. Мы не можем нарушать инструкцию.
— Да вы, ребята, не бойтесь, — засмеялся Киров. — Я не выдам вас Власику. Выпьем вместе, закусим. Все будет шито-крыто.
Но мужественный Кузнецов был непреклонен. Тогда Сталин заключил:
— Наше дело с Сергеем Мироновичем вас пригласить, а остальное — ваше дело. Как вам будет угодно.
Обошлось. Хотя Сталин потом не раз усаживал всех за стол на террасе или на рыбалке и рассказывал смешные истории из прежней жизни — подпольной, тюремной или ссыльной. Все получалось вовсе не страшно, не опасно, а — наоборот…