Рыба-одеяло

Золотовский Константин Дмитриевич

В Балаклаве Деда знали все рыбаки, их жены и детишки. Гречанки приглашали на крестины. Крестников у Шпаковича была половина Ба­лаклавы. И всё будущие рыбаки. Недаром Балаклава, или по-татарски Балык Юве, означает «гнездо рыбы».

Дед был приветлив, но на своей работе строг и нарушения правил не допускал.

– Вы инструкторский класс – молодое пополнение командирских кадров ЭПРОНа, – говорил нам Дед. – Поэтому должны служить образцом дисциплинированности!

Но молодость неуемна. Энергия била в нас через край. Мы иногда дурили, огорчая требовательного Деда. Помню, устроили салют в честь нашего любимца, когда работали на «Уорпайке». Этот английский пароход затонул осенью 1918 года в Новороссийской

бухте, почти у стен­ки, от неизвестно кем произведенного взрыва. Пароход привез для белогвардейской армии Деникина груз солдатского обмундирования, масло в бочонках, мыло и артиллерийский порох пачками в виде больших длин­ных макарон. Пролежав много лет в воде, порох весело горел, как бенгальский огонь, если подожжешь его с одного конца; но достаточно зажать отверстие, как эта макаронина взрывалась. И вот, когда мы увиде­ли, что к нам едет Дед, решили встретить его фейерверком. Сразу несколько человек наступили ногой на незажженные концы «макарон». Получился такой эффектный взрыв, что Дед чуть не упал от воздушной волны.

В другой раз, когда мы доставали разбросанное с «Уорпайка» по грунту мыло в ящиках, то поиграли с Дедом в «кошки-мышки». Было очень жарко, а глубина небольшая, вода светлая. Мы и стали работать в одних шлемах. Только один у нас был в полном снаряжении. Он и при­крывал нас на грунте от Шпаковича. Увидел Дед, что водолазы под воду ушли, а их спецкостюмы на берегу лежат, ахнул и велел снарядить его в воду. Только заметит Дед голого водолаза, погонится за ним, а товарищ в полной подводной форме заслонит его от Деда. Замучили мы старика. Зато потом коллективно просили у него прощения.

Балаклавская бухта была для курсантов как дом родной. Чего толь­ко не проделывали тут курсанты! То читали под водой журнал «Беге­мот», засунутый еще на боте под тугой манжет водолазного костюма. Развернешь на выдержке и рассматриваешь. А через иллюминатор рисунки и текст кажутся большущими в прозрачной воде. Любопытные султанки и барабульки подхватывают размокшую бумагу и выплевы­вают – не нравится им сатирическое лакомство. На последней выдержке журнал уже превращался в белую кашу. То сооружали на дне чучело, чтобы проверить, кто боится утопленников. То выпускали с грунта пу­стую бутылку, и она, вытолкнутая давлением, подпрыгивала на метр в воздухе. То плавали на поверхности, раздутые как пузыри. А на берег выходили с подвешенными к поясу огромными живыми камбалами.

Или нырнет на глазах у зрителей с берега голый курсант и не появ­ляется. И когда начинается паника: «Утопленник! Лодку!» – из воды появляется в том же месте другой водолаз. С берега кричат: «Бросился рыжий, а вынырнул черный!» А среди зрителей курсант спокойно объяс­няет: «Это тот же рыжий, но он почернел от давления». А рыжий в это время сидел под пристанью в рейдовой маске и пускал пузырьки. То вдруг выходили неожиданно для гуляющих прямо из воды на танцпло­щадку – один в тяжелом вентилируемом скафандре, а другой в рейдо­вой маске. Под ручку. Проделывали тур вальса. Затем, подхватив в руки водолазные шланги, уходили обратно в воду под одобрительные крики танцующих парней и пронзительный визг перепуганных барышень...

Сейчас кажется смешным, но в те годы молодым водолазам не раз­решалось играть в футбол. Врачи тогда считали, что эта игра вызывает быстрое кровообращение и под водой, когда ноги водолаза плотно об­тянуты тифтиком костюма, может произойти закупорка вен. Но мы не внимали строгим запретам и с увлечением гоняли футбольный мяч, укрываясь от Деда высоко в горах, за башнями Генуэзской крепости.

Мирная жизнь в бухте кончилась внезапно. Враг без объявле­ния войны начал бомбить Севастополь и бросил авиадесант на Бала­клаву.

Пороховой дым застилал древние бастионы – башни Генуэзской крепости – на крутых скалах бухты. В воздух летели обломки красного кирпича, известки и куски тесаных камней, заложенных когда-то гену­эзцами в основании крепости. За пороховым дымом ползли стальные рогатые каски и темно-зеленые мундиры немецкого десанта, а наша мор­ская пехота в черных бушлатах, отстреливаясь шаг за шагом, не давала гитлеровцам спуститься к горлу бухты.

Балаклава эвакуировалась. Последние баркасы водолазного техни­кума уходили в море. Миноносцы, их охранявшие, шли рядом, оставляя за собой белые витки орудийных выстрелов.

По балаклавским склонам, на высоте двухсот метров над уровнем моря, шел бой. Вправо от наших моряков безбрежной полосой цвета синей стали лежало Черное море вплоть до самой Турции. Веселые дель­фины, наплевав на войну, гнали рыбу с моря, то ныряли, то выскакива­ли, показывая из воды блестящую скользкую спину с черным острым плавником. Влево по крутизне спускались зеленые виноградники и ти­хие домики греческих рыбаков. А прямо, под ногами, у бухты высилось уже осиротевшее белое здание водолазного техникума. На берегу у самой воды лежал по-прежнему облепленный чайками старинный ржавый котел легендарного «Черного принца».

С тоской смотрели уходящие на родную бухту. Давно ли здесь, при­дя на ботах с моря, поднимались они по козьей тропке на скалы, распуги­вая разомлевших от зноя быстрых ящериц с изумрудными глазами. Слу­шали, как с тихим треском распускались темно-синие крымские фиалки, и легкие распирал чудесный воздух, который хочется пить без конца. Вечером снизу на скалы неслышными кругами шли потоки нагретого за день воздуха, ласково гладили лицо, плечи, руки и грудь.

Теперь обрывы дымили от разрывных пуль и камни с шумом осы­пались в отвесную бездну... Во главе своих питомцев уходил Дед – Шпакович, поминутно оглядываясь на дорогую его сердцу Бала­клаву – колыбель ЭПРОНа. Боты везли сваленное наспех водолаз­ное имущество. С курсантами шел и врач Павловский. Взгляд его случайно упал на пустую пузатую бутыль, взятую кем-то на память о первом подводном кладе, найденном курсантами в бухте. Полунасмеш­ливо и полупечально Павловский прочитал по-латыни оду Горация, строчки из его второго послания к Мунацию Планку:

«Нунк вино пеллите курас,Грас ингенс илтерабимус эквор!»

И перевел:

«Вином прогоните печали,А завтра опять – беспредельное море!»

3. Капитан Балашов

В конце жаркого южного дня 1921 года на пригорке возле Воронцовского дворца, откуда так хорошо виден простор Черного моря, стоял капитан дальнего плавания Балашов и, глядя на гавань Одесского пор­та, думал о затонувшем «Пеликане».

Год назад из Одессы бежали белогвардейцы. Баржи с цветным металлом, снятыми с заводов станками, военные суда и пароходы, пол­ные награбленного имущества, тащили они за собой. Поспешно отступая, они затопили подводную лодку «Пеликан» нарочно при самом выходе из гавани, и она преградила проход судам. Только метровый слой воды покрывал ее стальную рубку. Вот уже год корабли с малой осадкой каж­дый раз задевают килями «Пеликан», а глубокосидящие коверкают себе борта и пропарывают днище.

Энергичный Балашов первым предложил поднять «Пеликана», но не получил поддержки. Большевики видели в нем человека дореволю­ционного. В каюте капитана висели иконы, перед праздниками он зажи­гал лампады. А портовые чиновники, осевшие здесь с царских времен, наоборот, считали большевиком Балашова и препятствовали ему во всех начинаниях.