Рыба в чайнике
Шрифт:
Лиля принялась стягивать колготки. Освободив одну ногу, она вдруг замерла.
— А если я ему не понравилась?
На протяжении следующих двух часов девушки забыли и о недорисованной печати и о колготках. Шла напряженная работа мысли. Галя расспрашивала, комментировала и, достав с полки карты, гадала на пикового короля. А Лиля напряженно вспоминала, какой из себя Марко, показывала в лицах и действия, что и как он говорил, описывала взгляд, то, что она подумала в первую секунду, то, что он, вероятнее всего, подумал… Недоснятая колготина волочилась
ДЕНЬ ВТОРОЙ
Что такое «Безопасность жизнедеятельности», Лиля не понимала. Видит Бог, она неоднократно напрягала мозги, чтобы постичь эту загадочную сторону человеческого познания… Но у нее ничего не получалось. В этом с Лилей была солидарна половина финансового факультета. Другая половина не задавалась подобными вопросами, а покорно выполняла то, что приказывал преподаватель — сутулый очкастый гражданин по прозвищу Сухостой.
Когда Лиля, опоздав, ворвалась в аудиторию, Сухостой уже раздавал листочки для контрольной. Студенты потихонечку ворочались, нервно хихикали и с вожделением поглядывали на кучу сумок и рюкзачков, сваленных на передней парте. Сухостой придавал своему предмету огромное значение, списывать не разрешал, и поэтому, как всегда, предпринимал меры против шпаргалок. Он жил по принципу «Каждой твари — по паре».
По случаю контрольной третья группа собралась почти в полном составе. Свободный стул был только между старостой Горшковой и молодым человеком по прозвищу Поручик Ржевский. Вообще-то молодого человека звали совершенно не Поручиком, а Колей Трубиным, но ему до смерти хотелось казаться великим бабником всех времен и народов, поэтому он и изобрел для себя сей псевдоним. Постепенно общественность привыкла, и Коля окончательно превратился в Поручика.
Лиля уселась за парту и огляделась по сторонам. Горшкова уже что-то старательно писала, Поручик Коля тоже не отставал.
— Что задали-то? — громким шепотом спросила Лиля.
— Вон все на доске! — показала Горшкова.
Лиля проследила за ее рукой и ужаснулась. Сухостой требовал провести детальный анализ противогаза, ответить на вопрос, почему нельзя пить некипяченую воду, и нарисовать схему высоковольтной линии. Конечно, можно было бы пояснить, что противогаз — это такая штука, похожая на плавательную шапочку, скрещенную с мотоциклетными очками и шлангом от пылесоса, из крана воду нельзя пить, потому что в ней есть бациллы и иные насекомые… А вот как быть со схемой высоковольтной линии, Лиля не знала совершенно.
Контрольную надо было написать во что бы то ни стало, ибо в случае удачи Сухостой обещал поставить зачет автоматом. Иначе пришлось бы все сдавать. А там уж знанием противогаза не отделаешься. Выход был только один — списать.
Лиля потянулась шеей к Горшковой. Но вредная староста тут же отодвинулась и прикрыла свои каракули рукой.
— Готовиться надо было!
Горшкова была жадина. Она утверждала, что обладает авторскими правами
Лиля принялась страдальчески ерзать на стуле. Прямо за Горшковой сидела Ленка Пономарева. Она бы дала списать. Но через треклятую старосту было не видно.
— Тебе помочь? — прошептал над Лилиным ухом Поручик.
Лиля повернулась. Вообще-то обращаться к нему очень не хотелось. Поручик был тайно в нее влюблен и от этого явно навязчив. Каждую свою услугу он оказывал с грандиозной торжественностью, а потом, разумеется, ждал не менее грандиозной благодарности. На самом же деле Поручик был бледный, начитанный и противный.
Но выбора не оставалось.
— Дай списать, — жалобно попросила Лиля.
— На, — великодушно разрешил Поручик.
Лиля стала вглядываться в его листочек, но разобрала только первое слово: «Противогаз». Вся дальнейшая писанина была похожа на ассирийскую клинопись.
От обиды на судьбу Лиля чуть не заплакала.
— Коля, я ничего не понимаю!
Поручик закивал головой, но отрываться от описания высоковольтной лини отказался.
— До конца контрольной осталось десять минут! — провозгласил Сухостой.
Лиля предприняла еще одну отчаянную попытку разобраться в почерке Поручика.
— У тебя все буквы пишутся одинаково! — прошипела она. — Как ты сам-то угадываешь, что написал?
— Интуитивно, — ответил Поручик.
Пометавшись еще немного, Лиля снова склонилась к его плечу.
— Чего же мне делать?
— Списывай, как есть.
— Ох!
Лиля взяла ручку и принялась списывать, как есть. С прилежанием древнего копииста она повторяла на своем листочке все Поручиковы закорючки — палочку за палочкой. Ржевский давно закончил свою работу и теперь с интересом наблюдал за трудовыми подвигами Лили.
— Ты на каком языке пишешь? — наконец спросил он в недоумении.
— На твоем! — зло огрызнулась Лиля.
— Как это «на моем»?
— Как-как… — передразнила она. — Что у тебя изображено, то и сдуваю.
Поручик начал беззвучно смеяться.
— А если тебя спросят, что сие значит?
— Ты мне будешь подсказывать! Я ни слова не понимаю в том, что пишу!
— Сдаем работы! — воскликнул Сухостой трубным гласом.
В гардеробе Поручик нагнал Лилю. Она натягивала дубленку.
— Уже уходишь? — опечаленно спросил он.
— У меня дела.
— А как же бухучет?
Лиля подумала, что Поручик явно хотел спросить: «А как же я?», но не посмел.
— Никак, — отрезала она.
Поручик напрасно ожидал от нее снисхождения и благодарности.
Пробираясь к выходу, Лиля поймала на себе осуждающий взгляд Горшковой. Как и очень многие она сочувствовала Поручику. А за Лилю была одна Галя, которая утверждала, что от таких худых, как он, даже детей быть не может, не говоря уже про все остальное.