Рыбья Кровь и княжна
Шрифт:
Спустившись во двор, он нашел двадцать три хазара, которых его оптиматы даже не сочли нужным связывать. Старший из пленных знал немного по-ромейски и с готовностью ответил на вопросы Дарника. Осада Туруса длилась уже восьмой день, ровно столько требовалось и гонцу, чтобы добраться отсюда до Малого Булгара, а так как степняки наверняка перекрыли все дороги, то, возможно, в Липове об осаде вообще ничего не знают.
— Не ваши ли хазары послали тарначей? — строго спросил Рыбья Кровь.
Пленный отрицательно затряс головой, мол, тарначи просто знают, что никто Турусу помогать не будет, вот и напали.
Сказав бойникам, чтобы сильно из вежи не высовывались, князь с несколькими гридями спустился по заросшему кустами и деревьями обрыву к реке. В камышах лежали две дубицы хазар, но ясным днем переправляться на них значило выдать свое присутствие. Двое арсов нашли в зарослях подходящую корягу, разделись и, уцепившись за нее, пустились вплавь на тот берег. Теперь оставалось только ждать и придумывать, как именно переправить туда все войско в доспехах и с камнеметами.
Ближе к полудню от пристани Туруса отделилась лодка с шестью гребцами. На носу Дарник с удовольствием разглядел воеводу городища Бортя. Лодка шла не скрываясь и быстро пересекла стосаженное русло реки. По-мальчишечьи прыгнув на мелководье, верный соратник устремился в объятия своего князя.
— Вот это чутье! Вот это спасение! Вот это бросок коршуна! — Всегда сдержанный молодой толстяк едва успевал переводить восторженные глаза с одного лица на другое. — Неужели три с половиной сотни? Ну, теперь мы им покажем!
— Ну а ты не показал? — с улыбкой спрашивал князь.
— Тоже показал! Три дня шли на приступ, а сейчас поняли, что не по зубам, и успокоились.
— Так, может, мы рано пришли? — шутил Дарник. — Тебя заслуженной победы лишаем?
Они поднялись к веже и заговорили более деловито. Из трехсот гридей крепостного войска Борть потерял убитыми и ранеными чуть больше полусотни. Степняки, по его прикидкам, не меньше двухсот-трехсот, не считая легкораненых, кто смог уползти из-под стен без посторонней помощи.
— Конечно хазары, кто еще мог их натравить! — не сомневался воевода. — Придумали, чтобы мы их лодии с верховья Танаиса без досмотра пропускали. А какой у них товар? Только рабы, воск да лен. А рабы наши словене.
— Я думаю, лучше переправляться ночью, — рассуждал Рыбья Кровь. — На лодки и плоты — оружие и камнеметы, а бойники с лошадьми вплавь.
— Вот еще, ночью! — запротестовал толстяк. — Только днем. Выйдите вдруг все четыреста человек на обрыв и заорите во весь голос. А мы заорем из городища. Пусть смотрят! Надоело за тыном отсиживаться. Ты же знаешь, меня хлебом не корми — дай пешим строем степняков по полю погонять.
Князь не возражал. К вечеру подошли основные силы оптиматов. И, выехав конно и пеше к самому обрыву под десятком знамен, три с половиной сотни глоток издали разом воинственный клич. В ответ из Туруса раздался еще более мощный рев и звон железа о железо — это торжествовали воины гарнизона и сотни жителей городища. После чего началась переправа. Наперерез дарникцам устремилось было несколько лодий с тарначскими лучниками. Но тут заработали две турусские большие пращницы, посылая за раз по четыре-пять пудовых камней на сто пятьдесят саженей, и, потеряв одно судно, противник поспешно повернул обратно.
Нечего и говорить, сколь радовались пришедшей помощи в городище. Все расчетливо сберегаемые съестные припасы немедленно выставили на столы и полночи пировали. Утром же, когда объединенное войско не спеша стало просыпаться, выяснилось, что воевать уже не с кем. Степняки за ночь сняли свой стан и ушли на восток.
Многие горячие головы предлагали немедленно пуститься за ними в погоню и как следует наказать. Но Дарник торопился в Липов, а оставшимися силами такую погоню было не осуществить. Да и без того хватает забот в городище. Все огороды и пашни вокруг Туруса были вытоптаны, двое ворот превращены в кучи из камней и щепок, тяжелый дух не погребенных трупов людей и лошадей грозил мором. Да и десятки торговых лодий, разом поплывших мимо городища, тоже нуждались в должном внимании.
Поэтому вместо погони устроили большую загонную охоту для пополнения съестных припасов крепости. Триста всадников пятиверстным полукругом охватили огромный участок степи и с гиканьем и железным звоном полдня гнали прямо к городищу все живое, что попадалось по пути. Волков, гепардов и шакалов никто не трогал, давая спокойно ускользнуть. Были убиты тридцать зубров, два десятка тарпанов, немереное число оленей и антилоп. Ни съесть, ни переработать все это мясо было невозможно, поэтому срочно пришлось менять его у бродников на зерно. Две оленьих туши шли всего за один мешок пшеницы или овса.
Захваченный гарнизон хазарской вежи Рыбья Кровь отпустил вместе с оружием, сказав, что хочет жить с их каганатом в мире. Взамен направил на правый берег полсотни крепостных бойников строить рядом с хазарской вежей свое сторожевое дворище.
Если идущие снизу суда турусцы пропускали без досмотра, то все лодии, идущие сверху, обязательно заворачивали к своей пристани. Рабов на них уже почти не везли — все знали, что липовцы их просто отбирают. Безропотно платили и символическую торговую пошлину в одну векшу с каждой лодии.
Дарник не переставал любоваться турусским воеводой. Раньше тот постоянно находился в тени своего троюродного брата. Меченый быстрее соображал, за словом в карман не лез, умел выгодно себя подать, толстяк же Борть предпочитал отмалчиваться и думал хоть и медленно, но более основательно и намертво впитывал боевую науку. Когда-то ромей Тимолай рассказывал, что у людей бывает разная скорость в их развитии. Тогда это было Дарнику не совсем понятно, зато сейчас на примере братьев из Тростенца отчетливо проявлялось: сначала в развитии обгонял Меченый, теперь его уверенно нагонял и даже в чем-то опережал Борть.