Рыцарь-чародей
Шрифт:
– 28 Нельзя ли сказать то же самое о котах?
– Только очень мудрый человек, лорд Тиази, сумеет обнаружить глупость в изречениях кота.
– Итак. – Тиази наклонился к Этеле. – Дитя мое, мы не уверены, что дело обошлось без магии. К ней могли прибегнуть, например, чтобы сделать убийцу невидимым.
– Я не знала, – сказала Этела.
– Разумеется. У тебя живой ум, но мало жизненного опыта и еще меньше знаний. Ты должна учесть и первое, и второе.
– Да, сэр. То есть милорд.
– Рассмеешься ли ты, коли я скажу, что здесь, в башне, видели незримое существо?
– Нет, сэр. Только я не пойму вас, поскольку вы сами говорите, что оно невидимое.
– Невидимость не бывает абсолютной, – сказал Тиази, – как утверждает любой знаток, хорошо сведущий в предмете. Стать невидимым посредством магии – значит стать частично или полностью невидимым при неких определенных обстоятельствах. Данные обстоятельства меняются вместе с силой чар. Дождь и яркий солнечный свет, вероятно, самые распространенные из них.
– О-о-о… – протянула Этела, явно потрясенная.
– Невидимые сущности порой отбрасывают тени, более или менее заметные, по которым можно обнаружить их присутствие. Они также оставляют следы в грязи или на снегу, хотя от этого чары не ослабевают.
– Невидимые коты, – вставил Мани, – полностью невидимы только ночью.
– Я не знал, – сказал Тиази, – и рад узнать это… Спрашиваю еще раз: удивишься ли ты, коли узнаешь, что здесь, в башне, видели незримое существо?
Бросив быстрый взгляд на Линнет, Этела кивнула.
– Так вот, его видели; впервые – вскоре после прибытия лорда Била. Я бы заподозрил это существо в покушении на нашего короля, но оно, похоже, предпочитает ломать шейные позвонки. По вполне очевидным причинам незримые существа редко пользуются оружием. В ночь покушения на нашего короля у пяти других погибших ангридов оказались свернутыми шеи. Охваченные тревогой за раненого короля, тогда мы упустили сей факт из внимания. Однако он остается фактом.
Я фыркнул:
– Разве это бросает подозрение на лорда Била? На мой взгляд, это, наоборот, снимает с него подозрение. Если бы существо принадлежало лорду Билу – в чем я сильно сомневаюсь – и он хотел причинить вред королю Гиллингу, разве он не воспользовался бы его услугами? Если же оно не имеет к нему отношения и не нападало на короля, зачем о нем разговаривать?
Мани поднял лапу:
– Хорошо сказано. Позвольте мне добавить, что, по моему мнению, вы ответили на вопросы лорда Тиази, как требовалось.
Тиази кивнул:
– Я выполню вашу просьбу: я сделаю все возможное для больной рабыни, хотя не могу обещать значительного улучшения. Какова ваша последняя просьба?
Мне пришлось еще раз хорошенько все обдумать: у меня еще оставалась последняя возможность пойти на попятную. Подняв наконец взгляд, я сказал:
– Я люблю одну леди. Кто она такая, не имеет значения; она реальная женщина, и без нее я не знаю счастья. Ради нее я вернулся в Йотунленд из далекой страны.
Тиази кивнул.
– Мне говорили, что сыны Ангр не способны любить. Коли так, почему король Гиллинг поднялся с постели и бросился навстречу смерти, заслышав голос королевы Идн?
– Вас неверно информировали. – Голос Тиази походил на горестный стон ветра, пролетающего сквозь череп. – Мы умеем любить. Нужно ли мне указать на обстоятельство, введшее в заблуждение вашего осведомителя?
– Если вам угодно, милорд, – пожал я плечами.
– Нас никто не любит.
– Даже собственные соплеменники?
– Да. Итак, ваша последняя просьба?
– Всю жизнь я чувствовал какую-то… какую-то пустоту в душе, милорд. Когда-то я приобрел новый щит, и мой слуга, который является также моим другом, предложил изобразить на нем сердце. – Я немного поколебался. – Меня зовут сэр Эйбел Благородное Сердце, милорд.
– Я помню.
– Хотя я никогда не знал почему. Мой друг предложил изобразить на щите сердце. Я очень гордился им, в смысле – щитом.
Тауг отвел глаза в сторону.
– И мне пришло в голову, что я вправе изобразить на щите лишь пустое сердце: очерченный тонкой красной линией контур. Я сказал «нет». Видите ли, я чувствовал, что мое сердце полно любовью к леди, чья любовь привела меня сюда. И все же сердце на моем щите должно было быть пустым, и я понимал это. У вас здесь есть комната – знаменитая комната, поскольку я слышал о ней давным-давно, – на двери которой вырезаны слова: Обитель Утраченной Любви. Это правда?
Тиази медленно кивнул.
– Из сказанного вами я понял, почему она здесь и почему она дорога вам. Это не может быть одна из этих дверей – на них ничего не вырезано. Значит, здесь есть другая дверь?
Тиази молчал.
– Можно мне войти туда, всего один раз? Вот третья милость, великая милость, о которой я прошу вас.
– Но вам придется выйти обратно, – проговорил Тиази, с особым упором произнося каждое слово.
– Я и не собирался оставаться там.
– Я удовлетворю обе ваши просьбы. – На мгновение показалось, будто Тиази собирается встать с кресла, но он продолжал сидеть, сжав огромными руками подлокотники. – Но вы должны сделать для меня одну вещь. Вы должны взять с собой рабыню. Вы возьмете?
– Линнет? А где дверь?
Легким движением головы Тиази указал на одну из пяти дверей: самую узкую, из столь светлого дерева, что она казалась почти белой.
– Туда? – Я встал и взял Линнет за руку. – Пойдемте со мной, миледи.
– Мантикоры и маргаритки.
Женщина поднялась с места – ни неуклюже, ни грациозно и ни медленно, ни быстро.
– Она безумна.
– Лютый гнев пылает в ее душе, – покачал головой Тиази.
Я посмотрел на него:
– Я все еще ребенок – все еще мальчик – во многих отношениях.
– Вам можно позавидовать.
– Она действительно разгневана? Сейчас?
– Мама никогда не сердится, – сказала Этела.
– Я бы не советовал вам смотреть ей в глаза.
Тауг прочистил горло:
– Я немного рассказывал вам про битву на рыночной площади, сэр Эйбел. Она… она сражалась с ними. Орудуя кнутом, который мы купили вместе с телегой. Кажется, я не сказал, что она нагнала страху, на инеистых великанов, но они действительно испугались. Она ослепляла ангридов ударами кнута.