Рыцарь идет по следу!

Белецкий Родион Андреевич

Но словно чей-то тихий, вкрадчивый голос нашептывал Роме: «Это он, он, он…» Юрик уверял Рому, что это Ева часы украла, говорил, что она любит все блестящее. Неужели он так говорил, чтобы отвести от себя подозрения? С подобным коварством Рома сталкивался впервые. А вдруг Рома ошибается и Юрик не виновен? Не мог же Юрик так основательно испортиться за время, что они не виделись. Они провели в лагере три смены. Никогда Юрик за воровством замечен не был. Да, он был прижимистый, бережно относился к деньгам. Но таких сейчас пруд пруди. Это же не значит, что они воры! Но деньги, зажмурился Рома от очередной волны воспоминаний, откуда у Юрика деньги?! Дед ему никаких денег не давал,

значит… Рома потер виски, неужели его друг украл зарплату у Калины? И на эти тысячи они вдвоем разъезжали на карте, прогуливали их. Стыд, страх и полное разочарование в жизни – вот что испытывал Рома, глядя на то, как Юрик смотрит в окно. Рома вспомнил толстенную пачку денег, которую с таким апломбом вытащил Юрик в карт-центре. А что, если это деньги Калины? А кошелек с вышитым белым бисером сердцем. Получалось, что Юрик подкинул его Балте, когда понял, что Рома кошелек видел и, возможно, подозревает Юрика в краже. Рома действительно подозревал. Причем очень, очень и очень сильно.

– Чего ты на меня уставился? – спросил между тем Юрик.

– Ничего, – выдавил из себя Рома.

Юрик снова занялся английскими глаголами, а Рома специально отвернулся, чтобы не выдать себя. В свое время мама говорила Роме: «Если не знаешь, как поступить, прежде чем сделать шаг, возьми листочек, раздели его на две половины. На одной стороне напиши плюсы, а на второй – минусы, которые принесет предстоящее дело. И ты сам все прекрасно увидишь».

Именно сейчас Роме хотелось достать бумажку, расчертить ее на две половины и выписать плюсы и минусы, «за» и «против» Юрика. Так бы он, должно быть, точно понял, вор его друг или нет. Только вот и без бумажки понятно, что минусов будет больше. Он и платье в торговом центре предлагал захватить с собой и не видел в этом ничего дурного.

Юрик обвинял Еву Иванову в воровстве. Но если это так, то кто подложил ему кошелек? Евы не было в школе, это точно. Значит, вор – это не Ева (в чем Рома не сомневался) или Юрик подложил кошелек себе сам. Вернее, просто сам его взял и украл. Только человек, у которого на сердце не чисто, может взяться за расследование с такой рьяностью и предложить запереть Мицкевича в театральном туалете. Вор сделает все, чтобы отвести от себя подозрения. И еще Рома снова подумал о том, с каким почтением Юрик всегда относился к деньгам. Да что там с почтением! Он всегда трясся над ними. Устроил, например, истерику, когда в карт-центре не удалось проехать оплаченные круги. Как же он теперь сможет разговаривать с лучшим другом?

– Черкизов, come here, please, – раздался голос Калины.

Прекрасно, подумал Рома, его зовут к доске.

Когда он подошел, Калина вытирала белые от мела пальцы бумажным носовым платком.

– How are you doing? – спросила Калина.

– Not so well, – ответил Рома правду.

Класс дружно засмеялся. Виновник общего веселья смотрел на смеющиеся лица и не мог найти в себе силы для обиды.

Он видел Юрика, своего лучшего друга, который раздувал щеки, тщетно пробуя сдержать смех. Как могло получиться, что человек, которого он хорошо знал, оказался не таким, каким казался? А что, если каждый из его одноклассников притворяется? Что, если все они другие? Что, если все они врут? Роме стало очень страшно. Смех, звучащий в классе, становился громче, заполнял пространство, он начал давить на Рому, превратился в назойливый шум, словно сотни летучих мышей захлопали крыльями.

Вдруг распахнулась дверь, и все разом стихло. В класс вошли Макар Семенович и Нянькин. Смотрели они исподлобья, молчали. Так же молча встали по разным сторонам учительского стола, так что Калина и Рома оказались между

ними.

– Садись на место, – сказал Роме Нянькин.

Рома подчинился.

– Такого в школе у нас еще не было, – сказал Макар Семенович, прочистив горло. – Все вы, должно быть, уже знаете, что у Калины Николаевны пропали деньги…

Тут вмешался Нянькин. Он не мог сдержать негодования:

– Не только деньги! Но и вещи! Дорогой платок! Мы найдем этого подлеца! Мы его вычислим, и ему, я всех предупреждаю, будет плохо! Очень плохо! Лучше сейчас сознайтесь! Кто это сделал?! Мы все равно выясним! Думаете остаться безнаказанными?! И не надейтесь даже!

– Валентин Валентинович, – успокаивающим жестом остановил Макар Семенович учителя акробатики, – давайте конструктивно. Итак, у нас ЧП. Серьезный кризис…

– Катастрофа! – добавил Нянькин.

– Согласен, – кивнул Макар Семенович. – Сложно… Невозможно заниматься коллективным творчеством, когда в коллективе не все в порядке. В связи с этим вопрос первый: кто взял деньги?

– И платок, – добавил Нянькин.

Дети молчали. Кто-то скрипнул стулом, шаркнул ногой по линолеуму. И снова установилась гнетущая тишина.

– Ладно, – продолжил Макар Семенович. – Вопрос второй: кто видел или, может быть, знает вора?

– Или подозревает? – добавил Нянькин. – Вы можете потом подойти к кому-то из нас и сказать о своих подозрениях с глазу на глаз…

– Стойте, – сказала Калина педагогам. – Я против! Вы, товарищи дорогие, подстрекаете детей к доносительству.

– Мы хотим найти вора, – произнес Нянькин.

– Но не такой же ценой! – возразила Калина.

– Ты… Вы, Калина Николаевна, сторона заинтересованная, – сказал учительнице Макар Семенович.

– Все равно, – заявила ему Калина. – Я не хочу, чтобы мои ученики жаловались и доносили. Я сама все деньги свои отдам, только чтобы этого не было!..

Пока учителя препирались, Рома, человек, который имел самые веские подозрения, сидел, уставившись в гладкую доску стола, и хотел только одного: убраться поскорее из класса, а лучше из школы, подальше, перенестись немедленно домой. На худой конец уменьшиться до размеров макового зерна, тихо упасть под парту и затеряться там, среди ног. Но такие превращения случаются, увы, только в сказках. В реальности лучший Ромин друг, а по совместительству подозреваемый Юрий Ясный, толкнул Рому локтем и сказал:

– Видел?

– Видел, – выдавил Рома в ответ. Он хотел провалиться сквозь землю, точнее, сквозь пол. Провалившись, оказаться в кабинете информатики этажом ниже и бежать сломя голову. Бежать или в крайнем случае быстро идти. Как ходят все прохожие по улицам, быстро, ни на кого не глядя. Рома подумал, что, возможно, многих прохожих мучает такое же чувство бессилия, помноженное на полное разочарование в дружбе.

Тем временем слово взял Нянькин. Он, тряхнув кудрявыми волосами, сообщил, что скоро будет назначен генеральный прогон двух спектаклей.

– Первым номером мы, скорей всего, покажем спектакль «Легенда об Осирисе», вторым номером пойдет «Рыцарь Диего». Я очень рад, что мы с Макаром Семеновичем одновременно дошли в наших репетициях до конца. Если это и конкуренция, то конкуренция позитивная и здоровая. Правда, Макар Семенович?

Борода кивнул.

– И еще один момент, – продолжил Нянькин. – Возвращаясь к случившемуся ЧП, подлой краже, которая произошла в нашем творческом коллективе. Возможно, мы не найдем виновного. Возможно, вор раскается и не станет больше залезать в чужой карман. Я не знаю, что будет, я не пророк. Но, предупреждаю, если кто-то когда-то попадется на краже, об этой школе он может забыть. Всем понятно?