Рыцарь короля
Шрифт:
Охватившее Блеза гневное замешательство сменилось яростным чувством попранной справедливости, вытеснившим почтение к королю. Достаточно и того, что Анна Руссель, открытый враг Франции, будет обласкана и прощена. Но чтобы такого Иуду, как де Норвиль, приняли ко двору, а честных людей называли предателями…
— Сир, я не предатель и не злодей. Я потерпел неудачу в деле, которое мне поручили, — да, это провал, но не предательство.
Король смерил его взглядом с головы до ног:
— Клянусь Богом, дерзко кукарекает этот петушок. Думаю, когда мы с
Он повернулся к Анне, прищурившись. Его голос вновь зазвучал сладко — слишком сладко:
— А что вы скажете о нем, миледи? Вы должны достаточно хорошо его знать…
Если король ждал хоть следа эмоций, то миледи Руссель его разочаровала. Она посмотрела на Блеза с отчужденностью знатной дамы, глядящей на какого-то конюха, который когда-то прислуживал ей и о котором теперь пришлось по необходимости вспомнить.
— Сир, хоть это меня и не касается, я удивлена, что вы считаете этого человека предателем. Он повиновался приказам герцогини Ангулемской, сопровождая меня из Франции. Это я покинула мадам де Перон в Сансе, и ему ничего другого не оставалось, как последовать за мною. А что до недавнего дела — честное слово, мне кажется, он сделал все, что мог. Вашему величеству известно, какую шутку я с ним сыграла… С моей стороны это была очень злая шутка.
— Весьма злая, мадемуазель.
— Увы, действительно! Но он шел за мною по следу — он и вот этот молодой дворянин, — она легким кивком указала на Пьера, стоящего рядом с Блезом, — и в конце концов меня изловили. Он, без сомнения, туповат. Но если из-за этого считать его предателем, то, боюсь, придется повесить множество других солдат вашего величества. Да, туповатый, простоватый человек — что же еще?
Она достала из бархатной сумочки на поясе ароматический шарик и небрежно понюхала его. От её тона и поведения Блез похолодел. Конечно, она играла роль, чтобы укрепить уже отвоеванные позиции, но Блез не находил в этом утешения.
Скрытая напряженность государя ослабла. Он не смог уловить в её ответе ни одной фальшивой ноты. Конечно же, это было смехотворно — вообразить, что такая безукоризненная, блестящая женщина могла увлечься столь мелкой сошкой, как этот арестант. Тем не менее Франциск не смог удержаться от колкости:
— Однако для того, чтобы восхищаться некоей очаровательной девицей и ради неё презреть свой долг, — на это у него смекалки хватило.
Анна взглянула вопросительно:
— В самом деле?..
— Да. Видите ли, у нас есть признание этого чернобородого мошенника, который сопровождал вас от Нантюа. Перед тем, как его вздернули в Роане, он — под пыткой — разговаривал достаточно охотно. Нам известно, что произошло в охотничьем домике мсье де Шамана.
Смутным утешением для Блеза было то, что Анна обнаружила некоторое подобие чувства. Ее глаза увлажнились:
— Бедный Этьен! Он был преданным слугой…
Затем продолжала рассеянно:
— Произошло?.. Не могу понять мысль вашего величества…
— Разве де Лальер не позволил негодяю бежать и не понуждал вас присоединиться
Анна отозвалась с высокомерной холодностью:
— Надеюсь, ваше величество не имеет в виду, что этот человек… и я… — Она оборвала фразу и пристально посмотрела на короля. — Боже справедливый!
— Я ничего не имею в виду, кроме того, что он — предатель.
— А? Ну, вашему величеству лучше знать… Я бы назвала это глупостью. Разочарованный тем, что господина Бурбона там не оказалось, он не видел смысла задерживать меня. Он всегда проявлял галантность. А помимо того, откуда ему было знать, — в её голосе снова зазвучала музыка, — что я предпочту вверить себя милосердию вашего величества, а не возвращаться в Англию или в Савойю?
И тогда грянул гром.
— Вам, по-видимому, неизвестна одна подробность, миледи: он на содержании у Бурбона. Искупает ли это глупость?
— Сир! — взорвался Блез.
Во всем, что говорилось раньше, для него не было ничего особенно неожиданного, если не считать откровений, касающихся де Норвиля. Участие его семьи в мятеже, предвзятость короля, его собственный дурацкий промах в Нантюа — все это могло послужить основанием для обвинения в предательстве. Допросы, которым его подвергали в тюрьме, подготовили его к такой мысли. Но это чудовищное обвинение вообще не имело никакого смысла!..
— Сир, я протестую. Вашему величеству известно, что это не так. Монсеньор де Воль может поручиться…
— Пусть ручается за самого себя. Он тоже совершил измену и ответит за нее.
— Господин де Воль?!
— Вот именно — каков господин, таков и слуга. Но сейчас мы не будем говорить о нем. Вы отрицаете, что находитесь на содержании у герцога?
— Отрицаю ли я? Да я Бога и всех святых призываю в свидетели, что отрицаю!
— Ну, тогда объясните вот это! Дюпра, пожалуйста, ту расписку.
И, когда канцлер подал ему бумагу со стола, Франциск поманил Блеза пальцем:
— Подойдите сюда. Взгляните и перестаньте лгать!
Ошеломленный Блез смотрел на свою собственную подпись, нацарапанную на листе бумаги. Он видел знакомый росчерк своего имени. Не сразу смог Блез прочитать остальное; потом слова постепенно сложились во фразы:
«Я, Блез де Лальер, в настоящее время кавалерист в роте сеньора Пьера де Баярда, но отныне по должности капитан тридцати кавалеристов в гвардии монсеньора Карла, герцога Бурбонского, сим подтверждаю получение от Жана де Норвиля, советника и казначея означенного герцога, наличных денег в сумме ста пятидесяти турских ливров — в качестве выданной вперед платы за упомянутую службу за месяцы август, сентябрь и октябрь текущего года. И сим свидетельствую, что оный Жан де Норвиль указанную сумму уплатил. Что удостоверяется моею подписью и печатью сего июля двадцать шестого дня года одна тысяча пятьсот двадцать третьего.