Рыцарь курятника
Шрифт:
– Разве вы не знаете Вольтера? – спросил он.
– Знаю, – отвечал Креки.
– Тогда вы должны знать, что если вы его попросите через аббата, то он не придет.
– Почему?
– Потому что его надо пригласить иначе.
Ришелье сделал знак рукой лакею:
– Подите и скажите от нас месье де Вольтеру, что мы просим его оказать нам честь пересесть в нашу карету.
Лакей поклонился и, со шляпой в руке, подошел к дверцам наемной кареты. Через несколько минут высокий худощавый человек, одетый просто и со вкусом, медленно вышел из наемной кареты.
Его звали Аруэ де Вольтер. Ему тогда было пятьдесят лет и он находился во всем блеске не столько своей славы (слава, в полном значении этого слова, настигла его спустя много времени), сколько блистательной и шумной репутации.
– Садитесь же, любезный Аруэ, – сказал Ришелье, дружески кланяясь великому писателю.
Вольтер сел в карету, и дверца тотчас закрылась. В это время кучер наемной кареты сошел на землю и, взяв лошадей под уздцы, свел их с дороги. Блестящий экипаж быстро проехал.
– Теперь, господа, скажите нам, – начал маркиз де Креки, – куда вы желаете, чтобы мы вас отвезли?
– Мы не допустим, чтобы вы ради нас свернули с дороги, – отвечал Вольтер.
– Куда же вы ехали? – спросил Ришелье.
– В Этиоль! – отвечал аббат де Берни.
– Вы ехали в Этиоль?
– Да, – подтвердил Вольтер.
– Как кстати! И мы тоже туда едем.
– Разве вы знаете мадам д'Этиоль? – спросил Ришелье.
– Я ее знал, когда она была мадемуазель Поассон.
– Поассон! Поассон! – повторил Креки. – Какой-то Поассон в свое время чуть не был повешен за злоупотребления.
– Это ее отец, – сказал Вольтер.
– И кто-то спас его в Гамбурге, – заметил Ришелье.
– Это Турншер.
– А потом кто-то еще и выхлопотал ему прощение!
– И это Турншер!
– Тогда-то, – сказал аббат де Берни, – чтобы вознаградить его, ему доверили поставку мяса в Инвалидный дом. Кто ему покровительствовал?
– Все тот же Турншер, – сказал Вольтер.
– Турншер! Турншер! – повторил Креки, смеясь. – Стало быть, он благодетель семейства Поассон?
– Он так богат, что мог бы быть благодетелем всего человечества, – сказал Берни. – У него миллионов двадцать.
– Что он еще сделал для семейства Поассон?
– Он совершенно освободил Поассона, – отвечал Вольтер, – от неприятностей, от скуки, от горестей и от беспокойств отцовской любви, занимаясь его дочерью, хорошенькой Антуанеттой, воспитание которой он взял на себя.
– И имел полный успех, – сказал аббат, – потому что в свои восемнадцать лет мадемуазель Антуанетта была просто восхитительна!
– Это действительно женщина образованная, – сказал Ришелье.
– Мало того, – вскричал Вольтер, – это артистка, и артистка умная! Она превосходная музыкантша, она удивительно рисует, любит горячо, страстно, с непреодолимым увлечением поддержать интересный разговор, блестящее общество, охоту, удовольствия!
– Что я вам говорил, Креки? – закричал Ришелье. – Эта женщина – совершенство! Когда Турншер, ее крестный отец, представил ее в свет и давал для нее праздник за праздником – помните, какой она имела успех?
– Оглушительный! В городе и при дворе говорили только о ней.
– Как она была хороша в день ее свадьбы!
– А как Норман был безобразен, – сказал Берни.
– Как безобразен и теперь, – прибавил Вольтер.
– Да, но он был главным откупщиком, и брак состоялся.
– Норман д'Этиоль – племянник Турншера? – спросил Креки.
– Да.
– Так что мадам д'Этиоль привязалась к Турншеру всем сердцем. Он ее крестный отец, ее дядя, ее благодетель…
– За это Поассон ему глубоко признателен!
– Сколько лет она замужем?
– Три года.
– Каких она лет?
– Я могу вам точно назвать возраст мадам д'Этиоль, – сказал Вольтер, – потому что в тот день, когда она родилась, я обедал у Турншера, – это было двадцать девятого декабря тысяча семьсот двадцать первого года.
– Итак, ей теперь двадцать четыре года.
– Лучший возраст для женщины!
– И мы едем к этой очаровательной даме? – спросил Креки герцога.
– Да, мой милый, – отвечал Ришелье.
– Что мы там будем делать?
– То же, что делают все, кто только ступит ногой в ее гостиную, – обожать ее.
– И вы разбудили меня так рано, и мы поехали так быстро только для того, чтобы представить меня мадам д'Этиоль?
– Ну да! Когда вы приедете, маркиз, вы не будете жаловаться, потому что встретите там самое веселое, самое любезное, самое остроумное и самое нарядное общество, какое только можете пожелать.
– Не сомневаюсь.
– И вы не можете сомневаться еще и потому, что перед вами два представителя этого любезного общества и что к именам Вольтера и Берни, которыми гордится гостиная мадам д'Этиоль, вы можете присоединить имена Мопертюи, Каюзака, Монтескье, Мармонтеля, Жанти Бернара и многих других.
– Странная жизнь у этой молодой женщины! – воскликнул Вольтер. – Будучи дочерью Поассона, человека ничтожного, она могла бы иметь самое печальное будущее; но это ребенок, избалованный от природы! Все дурное преврати-
лось в ней в хорошее, и, вместо того чтобы идти по извилистой тропинке, она с самого начала своей жизни, с первых ее шагов, видит перед собой прекрасную и веселую дорогу, усыпанную цветами. Кто может знать, куда приведет ее эта дорога?
– Одна судьба, – сказал Берни.
– Которой герцог де Ришелье так часто подает руку, – прибавил Вольтер, лукаво улыбаясь.
Ришелье также улыбнулся и посмотрел на Вольтера. Одна и та же мысль промелькнула в глазах этих людей, таких мудрых, но таких разных. Ришелье отличался умом и хитростью придворного, Вольтер – лукавством философа.