Рыцарь Курятника
Шрифт:
— Государь, — сказал герцог, — вот один из ваших главных откупщиков — Бурре, он пришел на коленях умолять ваше величество воспользоваться его павильоном, чтобы вы могли несколько успокоиться.
— Бурре прав, государь, — с живостью сказал Ришелье, — несколько минут отдыха вам необходимы, прежде чем вы отправитесь в Шуази.
Король колебался. Или ему не хотелось входить в павильон, или он еще не совсем опомнился.
— Да-да, извольте отдохнуть, ваше величество. Хотя бы час, по крайней мере, — послышался чей-то запыхавшийся голос, — я это предписываю.
— А, Пейрони! — сказал Граммон, давая тому дорогу.
— Я пришел именно тогда, когда, к счастью, мне здесь делать нечего, — продолжал знаменитый хирург. — Но все равно, ваше величество, вам надо полежать по меньшей мере с час, прежде чем сесть на лошадь.
— Хорошо, — согласился король, — я пойду к вам, Бурре.
— О, государь! — закричал откупщик, сложив руки. — Если бы это ужасное происшествие не подвергло опасности драгоценную жизнь вашего величества, я возблагодарил бы Бога за его милость.
— Приходите благодарить меня в Версаль, — сказал Людовик XV с любезным видом.
Бурре схватил руку, которую протягивал ему король, и почтительно поцеловал ее, потом быстро пошел к павильону, чтобы распорядиться. Людовик XV осмотрелся вокруг.
— Да здравствует король! — кричала толпа с несомненной радостью, доказывающей верность прозвища «Возлюбленный», данного ему народом.
— Благодарю, друзья, — сказал Людовик XV, приветствуя всех жестом руки.
Потом, словно пораженный внезапной мыслью, спросил:
— А Цезарь?
Он обернулся и отыскал глазами своего коня. Бедное животное дрожало, покрытое потом, глаза его были налиты кровью, ноздри раздувались, и из них вырывалось шумное дыхание. Один конюх держал его за узду, другой разнуздывал, а третий обтирал сеном. Король погладил Цезаря рукой по холке.
— Государь, — сказал Пейрони, — вам надо идти в павильон.
Король утвердительно кивнул.
— Вашу руку, Ришелье, — сказал король.
Герцог поспешно подошел и подал руку королю.
Это было великой милостью, и на лицах всех придворных читалось выражение зависти. Король, опираясь на руку герцога, сделал несколько шагов, окружавшая его толпа расступилась, и в освободившемся пространстве показался мертвый кабан. Людовик XV остановился перед окровавленным животным.
— Какие славные клыки! — сказал он.
У кабана действительно была пара чудовищных клыков. Охотничий нож оставался в ране. Удар был настолько силен, что лезвие вошло в тушу по самую рукоятку.
Король отпустил руку Ришелье, поставил правую ногу на тело кабана и, ухватившись обеими руками за нож, хотел его вытащить, но усилия его были тщетны — нож по-прежнему оставался в ране.
— Наверное, тот, кто убил этого кабана, Геркулес! — произнес король.
Он подозвал того егеря, который держал на привязи бульдогов, и сказал ему:
— Вынь нож.
Колосс подошел, повинуясь, и вынул окровавленный нож, но по напряжению его мускулов было видно, какие усилия он прилагал. Король оглядывался вокруг.
— Где же мой спаситель? — спросил он.
Взоры всех пытались отыскать того, о ком спрашивал король, но он исчез.
— Как! — продолжал Людовик XV. — Он скрылся, не ожидая награды? Следовательно, он не придворный, — прибавил король, улыбаясь.
— Я не видел его, государь, — сказал Ришелье, — я так был занят опасностью, которой подвергалось ваше величество…
— О, а я его узнаю тут же! — перебил король. — Это человек высокого роста, бледный и одет во все черное.
— Вашему величеству угодно, чтобы мы отыскали его? — спросил герцог де Граммон.
— Нет, — отвечал король, — пусть делает, что хочет. Когда он пожелает награды, он придет просить ее… Однако мне хотелось бы знать, кто он…
— Я думаю, вашему величеству это станет известно, — сказал Креки.
— Каким образом?
— Когда этот человек исчез в толпе, за ним бросился Таванн.
— Государь, — сказал, подходя, Пейрони, — я настаиваю, чтобы ваше величество отдохнули.
Король опять взял под руку герцога де Ришелье и пошел дальше.
VIII. СОН
Павильон, на постройку которого Бурре сыпал золото пригоршнями, был настоящим чудом: лестницы из севрского мрамора, с перилами из хрусталя, связанного филигранным золотом и серебром; гостиные и будуары, украшенные произведениями искусства, поистине неподражаемыми; и, помимо всего прочего, — кабинет, обставленный китайским и японским фарфором.
В этот-то кабинет и привели короля. Людовик XV прилег на великолепный диван, обитый восточной материей. Китайские шторы создавали в комнате полумрак.
Король был один — Ришелье, Граммон и д’Айян находились в соседней комнате. Пытаясь отогнать волнение и чувство усталости, вызванные в нем неожиданным происшествием, жертвой которого он чуть было не стал, Людовик XV заснул. Дыхание его было ровным, спокойное, улыбающееся лицо говорило о том, что впечатление пережитой опасности уже оставило его. Король видел во сне, будто он в лесу, на том самом перекрестке. Он услыхал глухой отдаленный стук колес, постепенно приближавшийся, затем увидел хрустальную раковину с позолоченными колесами, а в ней — восхитительную нимфу. Раковина остановилась около него; хорошенькая нимфа не спеша встала и бросила поводья. Она приподняла свою прозрачную юбку, приоткрыв крошечные ножки, обутые в сандалии, позволяющие лицезреть изумрудные и рубиновые перстни на пальчиках ног. Нимфа вышла из раковины, и та медленно растаяла, оставив нимфу возле короля. Потом деревья исчезли, а вместо леса появились стены, украшенные фарфоровыми медальонами. Нимфа по-прежнему была рядом с ним. Робко протянув руку, король взял маленькую ручку хорошенькой нимфы и потихоньку потянул ее к себе. Потом Людовик XV наклонился и притронулся губами к белой атласной коже. Маленькая ручка дрожала в его руке. Людовик XV попытался привлечь нимфу еще ближе. Она повиновалась и тихо, медленно, грациозно наклонилась. Голова ее приблизилась к голове короля, и мелодичный голос прошептал:
— Я вас люблю!
Потом свежие алые губы запечатлели на лбу короля горячий поцелуй. Людовик XV почувствовал, что глубокое счастье наполнило его сердце. Он протянул руки, словно пытаясь схватить это счастье… и раскрыл глаза. Подавив вздох, король приподнялся и успел увидеть закрывающуюся маленькую дверь и промелькнувшее в ней белое платье. Он встал, проводя рукой по лбу, и сразу пошел к тому месту, где заметил дверцу. Но на фарфоровой стене не было видно никаких следов двери.
— Это сон! — вздохнул он.