Рыцарь Курятника
Шрифт:
В головах кровати справа стоял главный камердинер. В этот день дежурил Бине. Впрочем, он был дежурным почти каждый день, потому что король не мог обойтись без него, и трое других камердинеров даром получали жалование. Восемь простых камердинеров стояли в спальне, ожидая приказаний Бине.
О другой стороны кровати стояли Пейрони — хирург короля и Кене — доктор, которые должны были всегда присутствовать при вставании короля.
За балюстрадой стояли еще цирюльник, два лакея и два гардеробмейстера.
Король встал, и два пажа подали ему туфли. Он отвечал на низкий поклон придворных любезным наклоном головы. Глубокая тишина царила в комнате. По законам этикета никто не должен был заговаривать с королем. Людовик XV имел привычку, очень удобную, впрочем, для придворных, каждое утро произносить одну и ту же фразу, обращаясь то к одному, то к другому из придворных. Эта фраза была следующая:
— Ну, что ж! Сегодня вы расскажете мне что-нибудь новое и забавное?
В это утро король обратился со своим обыкновенным вопросом к маркизу де Креки.
— Государь, — сказал маркиз, — не мне надлежит отвечать вашему величеству; вот аббат де Берни приехал из Парижа и уверяет, что с ним случилось самое странное, самое удивительное, самое горестное, самое неприятное происшествие…
— Поскорее! Пусть он нам расскажет, — перебил король.
Придворные расступились, дав место аббату, который стоял смиренно в стороне, в глубине комнаты.
— Ну, что ж! Сегодня что вы мне расскажете нового и забавного, аббат? — продолжал король.
— Государь! — сказал Берни. — Самое удивительное и самое неприятное происшествие…
— Государь, — перебил Ришелье, улыбаясь, — сжальтесь над плачевной физиономией этого аббата. Он сам признается, что заслужил эшафот!
— Эшафот! — повторил король.
— Да, государь.
— Каким образом?
Берни поднял руки к небу, потом подбежал к королю и бросился к его ногам.
— Государь! — завопил он. — Помилуйте меня!
— Помиловать! — повторил король, не зная, серьезно ли говорит Берни или позволяет себе одну из тех шуток, какие допускались в Шуази.
— Да, государь, помилуйте!
— Кого?
— Меня!
— Но что вы сделали, аббат? Верно, поссорились с вашим епископом?
— Ах, государь! Если бы только это!
— Как — только это?..
— Государь! Речь идет не о том, что я сделал, а о том, что случилось со мной!
— Встаньте, аббат!
Берни повиновался.
— Простите меня, ваше величество!
— Но что такое случилось?
— Ах, государь! Со мной случилось нечто ужасное. Моя жизнь в руках вашего величества!
— Еще раз объяснитесь, аббат, я слушаю.
— Государь! Это целая история. Вчера, во время прогулки вашего величества по лесу, я остался в замке…
— Чтобы не предаваться светской жизни, аббат?
— Да, государь; и для того, чтобы заняться приготовлением того вкусного блюда, которое я имел честь готовить с вашим величеством.
Людовик XV в Шуази и Трианоне часто имел привычку сам своими руками готовить кушанья.
— Я был погружен в гастрономические размышления, — продолжал аббат, — когда курьер принес мне письмо от моего дяди, аббата де Ронье, каноника и декана благородного Брюссельского капитула в Брабанте. Дядя писал мне, что он едет в Париж и просил встретить его у Сен-Мартенской заставы. Хотя этот дядя, чрезвычайно богатый, никогда не был щедр к своему бедному племяннику, я счел долгом поехать к нему на встречу…
— Я с удовольствием вижу, что до сих пор в вашей истории нет ничего страшного, — сказал король.
— Увы, государь! Я еще не закончил.
— Продолжайте!
— Я поехал в Париж и остановился в гостинице, напротив заставы. Время проходит — дядя не приезжает. Наступила ночь, а его все нет. Я расспрашиваю в гостинице — никто не видал, чтобы в Париж въехал каноник в карете. Я подумал тогда, что дядю что-нибудь задержало в дороге, и что он приедет на другой день…
— Благоразумное рассуждение, — сказал Людовик XV, подставляя голову подошедшему парикмахеру.
На короле был большой пеньюар, весь обшитый кружевами. Парикмахер подал королю бумажный сверток, вроде маски, для предохранения от пудры.
— А что ваша дочь, Даже? — спросил Людовик XV.
— Ей лучше, гораздо лучше! — отвечал знаменитый парикмахер.
— Кене мне говорил. Скажите ей, что я принимаю в ной большое участие, Даже. Когда она будет в состоянии ездить в экипаже, пусть она съездит к королеве и к принцессам.
— Ах, государь! — сказал парикмахер с волнением. — Наверное, вашему величеству угодно, чтобы Сабина выздоровела еще скорее.
XIII. ПРИКЛЮЧЕНИЕ
Людовик XV, предоставив себя стараниям знаменитого парикмахера, обратился к аббату де Берни:
— Продолжайте, аббат, я слушаю.
— Убежденный, что дядя мой, каноник, приедет в Париж на другой день, — продолжал аббат, — я решил возвратиться домой. Мой камердинер доложил мне, что какой-то человек уже два раза спрашивал меня, но назвать себя не захотел. Я тотчас подумал, что его прислал мой дядя. Но я ошибался. Этот человек появился опять, смиренно поклонился мне и объявил шепотом и с большими предосторожностями, что он желает говорить со мной наедине.
— Это очень интересно, — прошептал король.
— Я повел его в свою комнату. Как только мы остались одни, он вынул из кармана запечатанный конверт и подал его мне со словами: «От начальника полиции». Я имею честь близко знать мсье Фейдо де Морвиля, — продолжал аббат, — и очень его люблю; но какую бы привязанность мы ни чувствовали к начальнику полиции, страшно неприятно слышать его имя, произнесенное третьим лицом, в особенности, если говорящий такой зловещей наружности, — невольно бросает в дрожь, хотя нет причины бояться. Я взял письмо, распечатал его, прочел и вскрикнул от удивления.