Рыцарь с железным клювом
Шрифт:
А потом был обед. Очень вкусный и сытный. Но зачем-то к ребятам подошел Чайковский и приказал съедать пищу всю без остатка, потому что-де в стране с продовольствием тяжело и надо беречь каждый кусок хлеба. И после этого приказа Володе почему-то расхотелось есть, и он через силу впихивал в себя гуляш, казавшийся вкусным ещё минуту назад.
После обеда ребята оказались предоставленными сами себе, и Володя обрадовался, предвкушая перспективу долгожданного одиночества или, скорей, независимости, по которой он истосковался. Вначале мальчик подумал было, что сходит в библиотеку, но тут же отложил намерение - он взял из дома два романа Вальтера Скотта, и в книгах покамест не было нужды. Решил сходить записаться в кружок судомоделистов - ведь надо было хоть чем-то убивать лагерное время. Но это решение Володя тоже отменил, подумав, что будет полезным осмотреться в лагере, изучить всю территорию его, укромные уголки, где он смог бы находить пристанище, прячась и от воспитателей, и от ребят.
Лагерь располагался в лесу, но сквозь стволы сосен была видна гладь озера, и Володя поначалу направился к нему. Чтобы спуститься к воде, ему пришлось пройти мимо площадки, где на невысоком бетонном постаменте он увидел странный предмет, и долго не мог понять, чем же является он: огромная железная бочка, словно сжатая с боков, но с широким вырезом наверху. Володя, недоумевая, заглянул в этот вырез и увидел, что внутри бочки располагается сиденье.
"Да это же часть фюзеляжа самолета!
– осенило Володю.
– Ну да, конечно, вот сиденье для пилота, вот приборная доска, только без приборов. Это военный истребитель! Только что ему делать здесь?"
Рядом с постаментом торчал какой-то высокий шест или мачта. Володя обошел вокруг фюзеляжа, старого и черного, понедоумевал и спустился к укрепленному валунами берегу. Да, озеро и впрямь можно было назвать зеркальным! Несмотря на то что дул ветерок, его вода почему-то не морщилась, не рябилась, но была удивительно спокойной и словно какой-то тяжелой, точно и не водой вовсе полнилось озеро, а ртутью или свинцом.
И цвет этой воды был не голубым или зеленоватым, а темно-серым, хотя небо над озером высилось чистое, синее. Оно было огромным, это озеро. Лишь где-то вдалеке, километров десять от берега, на котором стоял Володя, чернел лес противоположного берега. Зато километрах в полутора от мальчика горбатился остров, похожий на крутую спину какого-то гигантских размеров динозавра, поднимающегося из воды. Казалось, это чудовище выпрямится сейчас, издавая страшный рык, и одним прыжком достигнет берега Володи, растопчет, изломает лес и лагерь...
Чем дольше смотрел мальчик на это озеро, молчащее, пустынное, с горбатым островом, поросшим елями, тем сильнее в сердце его проникало какое-то странное чувство: с одной стороны, ему нравилась эта пустыня, где никто не командовал бы им, но с другой - это странное тихое озеро, неприятно молчаливое, какое-то мертвое, застывшее, и остров, похожий на чудовище, как бы становились его властелинами, и Володя снова стал ощущать свою зависимость от чьей-то силы. Зависимость и даже полную покорность.
В конце концов стоять рядом с этой тихой водой, напоминавшей ртуть, Володе стало так неприятно, что он быстро взбежал на берег и пошел в сторону лагеря.
Проходя мимо кочегарки (ее Володя признал по высокой трубе и кучам угля, что лежали у входа в небольшое кирпичное здание), мальчику пришлось вдруг от неожиданности отпрянуть в сторону, потому что из отворенной двери кочегарки буквально вылетел плачущий пацан, едва удержавшийся на ногах. Вслед за ним из черного нутра домика выскочил мужчина в грязнущей, засаленной спецовке и с перемазанным, как и положено кочегару, лицом. Володя догадался, что такое стремительное движение было придано мальчику именно этим чумазым мужчиной.
– У-у-у, потрох собачий!
– заорал кочегар, делая попытку схватить мальчика, который, однако, не позволил чумазому произвести задуманное и спрятался вначале за Володю, а потом отскочил за ствол большой сосны.
– Я тебе покажу, паразит, червонец! Будешь знать, как деньги батьке достаются!
И кочегар, выругавшись, вдруг махнул рукой и ушел в черную пасть домика, откуда ещё некоторое время неслась брань.
Володя, не успевший уйти, опешивший, повернулся в сторону сосны, за которой прятался мальчик, выскочивший из кочегарки. Его испуганное, заплаканное лицо показалось вдруг из-за ствола. Мальчик не выходил из своего убежища, боясь, что кочегар (отец его, как показалось Володе) снова примется за трепку. Но мужчина, видно, и не собирался выходить, и мальчик осмелел.
– Ну, кошмарики!
– промолвил он со вздохом облегчения и улыбнулся кривой улыбкой, как бы сообщая ею Володе, что его бегство и слезы - это пустяки. Этот мальчик выглядел ровесником Володи, но оказался меньше ростом, у него были почти белые волосы и такие же ресницы, и на фоне этой белизны следы тяжелой отцовской ладони, оставленные на щеке мальчика, казались совершенно черными.
– Кошмарики!
– повторил белобрысый и принялся тереть щеку краем мешка из грубой материи, который поначалу был не замечен Володей.
ГЛАВА 2
КАК ВОЛОДЯ ЛОВИЛ ЗМЕЮ И ЧТО ИЗ ЭТОГО ПОЛУЧИЛОСЬ
А пока мальчик тер свою щеку, бормоча что-то себе под нос, Володя стоял и смотрел на этого занятного парнишку. Лицо мальчика было смешным длинный и острый, как у птички, носик, срезанные лоб и подбородок делали это лицо похожим на голову дятла. Глаза были черные и быстрые, да и все движения парня выглядели суетливыми, как у проворного зверька.
– Ну чего уставился?
– бросил вдруг тереть свою щеку мальчик.
– В морду хочешь? А?
Но Володя даже не нахмурился, услыхав вопрос, - было видно, что белобрысый не намерен драться, а только хорохорится.
– А за что это он тебя?
– вместо ответа спросил Володя.
Но мальчик только усмехнулся и снова принялся растирать мешком грязь по щеке.
– Лагерный, что ли?
– задал в свою очередь вопрос похожий на дятла мальчик.
– Да, лагерный, - вздохнул Володя.
– Кошмарики!
– презрительно хмыкнул белобрысый.
– Меня бы на аркане в ваш лагерь не отвели! Ненавижу я ваш лагерь и всех лагерных тоже ненавижу и презираю!
– А ты сам разве не лагерный?
– спросил Володя, начиная испытывать к мальчику чувство приязни как к родственной душе.
– Я?!
– оскорбился паренек.
– Нет, корешок, я в пионерах и не был никогда, по политическим, как в газетах пишут, соображениям. Родители у меня в лагере работают: батька - в кочегарке, видал ты его, а мамка - в столовой, посуду моет. Слушай, - добавил мальчик уже совсем другим тоном, а у тебя батя где вкалывает?
– На заводе, кузнецом...
– Водку пьет?