Рыцарь умер дважды
Шрифт:
— Пожалуй, наиболее необычным было спонтанное желание купить деревянные фигурки у краснокожей. Из того племени. — Мама оживляется, румянец окрашивает ее щеки. — Кстати, интересное совпадение: игрушек-то я взяла две, хотя еще не знала, что жду близняшек!
— Ах, как очаровательно! Да, это явно был знак судьбы! Так вот, я тоже, я тоже его получила, когда носила Сэма!
Глаза Флоры Андерсен возбужденно сверкают, она нацелилась поведать что-то особенное. Отец и Андерсен молчат: первый предупредительно, второй — нервно. Поведение Джерома Андерсена все дальше от моего понимания: что его обеспокоило?
— Расскажите, — просит мама. — Интересно.
Миссис Андерсен и просить не надо.
— В одну из ночей я очнулась от необычного ощущения. Кто-то позвал меня. Я вообще спала беспокойно, тревожилась, к тому же плохо перенесла путешествие, — я сопровождала Джерри, как раз в этих краях, у нас была тогда доля на приисках. Так вот. Я лежала, пытаясь понять, что за зов. Мне не спалось. Сердце трепетало… — Флора Андерсен прижимает руку к груди. — Я чувствовала: что-то должно произойти.
Она делает театральную паузу. Порыв ветра играет травой, которую я машинально перебираю пальцами. Джейн и Сэм увлечены лишь друг другом. Чтобы не думать об этом, я спрашиваю:
— И что произошло?
Взгляд Джерома Андерсена мог бы прожечь во мне дыру. Моя попытка притвориться благодарным слушателем ему не по душе. Конечно, отец Сэма не проявляет враждебности, тут же натягивает улыбку, но морщины в углах сжатых губ выдают скрываемые эмоции.
— Окно открылось. — Флора Андерсен внезапно поднимает голову к небу, словно высматривая кого-то. — В комнате появился красивый незнакомец. Он был длинноволосый, в свободном одеянии — что-то вроде одежд библейских пророков, так мне показалось, — правда, черном. Я приняла бы его и за дьявола, но не успела испугаться. Ведь крылья… какие у него были крылья! Из солнечного света, широкие, теплые… — Голос ее звенит, а Джером Андерсен мрачнее тучи. — Я потрогала перья. Это первое, что я сделала, когда он приблизился. Потрогала, сказав: «Как вы красивы, вы ангел?». А он вырвал одно перышко и вложил мне меж ладоней. Перышко было… в его священной крови. И меня озарила благодать, я вдруг заплакала…
— Дорогая, — снова начинает отец Сэма, но теперь его перебивает моя донельзя заинтригованная мама:
— Так у вас есть перо ангела? Неужели такое бывает? Что бы сказал наш преподобный, услышь он это… У вас нет этого перышка с собой?
Флора Андерсен сокрушенно качает головой.
— Оно растаяло с рассветом. Но ангел долго еще сидел в изголовье и вел со мной беседу. Вы не представляете, как это было…
— О чем? — Не скрывает любопытства и отец, на губах которого играет недоверчивая улыбка. — О чем ангел мог с вами… точнее вы могли с ним беседовать?
Миссис Андерсен, благо, не уловив скепсиса, с достоинством расправляет плечи.
— О Сэме, конечно. Больше всего — о Сэме, ведь срок был ранний, и я очень хотела узнать, кто же у меня будет, что его ждет, какая судьба, да и вообще выдержу ли я вторые роды. Наверное, я просто засыпала божьего посланника вопросами, но он терпеливо утешил меня и прогнал страхи. Он сказал, что сына ждет славная судьба. Что я не должна бояться. А потом его благословляющая рука легла мне на живот, и я уснула.
Отец фыркает. На его выразительном лице читается: «Приснится же такое…»
— Наутро я была свежа и бодра, тревоги изгладились из сердца, — продолжает миссис Андерсен, обращаясь, в основном, к нам с мамой. — Я всегда верила в Господа, вопреки пагубной моде. И я так благодарна Ему за знамение…
— А вскоре я решил, что ей необходимо переменить обстановку, и отправил пожить в Италию, — колко встревает Джером Андерсен. Его улыбка по-прежнему выглядит натянутой. — Там Сэм и родился, и никакие ангелы никого не беспокоили. Надеюсь… — Серые глаза сужаются, — не потревожат и впредь. Слугам господа, если, конечно, они существуют, следует оставаться по месту работы — на небесах. И не приближаться к живым женщинам.
Флора Андерсен безмятежно щебечет:
— Я прекрасно перенесла роды, Сэм появился на свет здоровым и очаровательным. И до сих пор я вспоминаю ту ночную встречу как одно из самых ярких событий жизни. Впрочем… — Она вдруг непосредственно, по-детски находит широкую ладонь мужа на покрывале и сжимает. — Он тоже прав. Поездка в Италию была волшебной. Джером подарил мне мечту.
Так вот почему они не ссорятся, вот каков их рецепт крепкого брака: на эту женщину невозможно злиться, она обезоруживает невинностью. Мистер Андерсен, устало улыбаясь, целует жену в висок, бормочет: «Выдумщица…». Они нисколько не стесняются своей нежности, не пекутся о том, что нам с мамой и отцом приходится куда-то прятать взгляды. Впрочем, лучше так, чем если бы ньюйоркцы поругались, а наша семья стала тому принужденным свидетелем. Теперь же над клетчатыми пледами — одинокими кораблями посреди колышимого ветром травяного моря — вновь воцарился мир. Флора Андерсен угощается печеньем, Джером Андерсен с любовью за ней наблюдает.
— Ну, о чем здесь ведутся беседы в мое отсутствие?
Над нами стоит Сэм. Только что он спустился с «плавника», а Джейн осталась на прежнем месте. Развернулась уже в другую сторону, глядит против течения и прижимает букет к груди. Фигуру заливает свет проглянувшего из-за рассеянных облаков солнца, блики на волосах играют карамелью.
— О тебе, — признается миссис Андерсен, с улыбкой щурясь на сына. — Что же ты не вернул нам мисс Бернфилд? Не вредны ли девушке такие сильные ветра?
— В умеренных дозах сильные ветра полезны всем, — подает голос отец. Он, как и я, глядит на Джейн. — А наши яблочки вовсе к таким привыкли. Она вернется. Только дайте время.
— Да, я тоже уже понял. — Сэм отводит завивающуюся прядь со лба. — Джейн… мисс Бернфилд… нельзя неволить. — Он вдруг улыбается мне и поправляет сам себя, уточняя: — Ни одну из мисс Бернфилд. У вас удивительная семья.
Я не слушаю, как очарованная комплиментом мама начинает уговаривать Сэма чем-нибудь угоститься. Мне горько от этой «удивительной семьи», горько от сладкого мирка, где удивительно — и действительно важно для Сэмюеля — лишь одно существо.
Я обращаю взор на Джейн именно в тот миг, когда она вдруг хлестко вскидывает руку. Разжимаются пальцы, и старательно собранный букет рассыпается в реку. Со своего места мне не различить уносимых течением красно-золотых маков, не различить беззащитных комочков клевера и синего кружева васильков. Зато я вижу испуганное, тоскливое лицо Джейн — таким оно становится на считаные секунды, прежде чем застыть. Сестра снова зябко поводит плечами, разворачивается, направляется к пледам и, уже присев, говорит: