Рыцарь
Шрифт:
По слухам, Роже отправился в Альби, и Верочелле кинулся за ним туда же. В Альби магистрат с сожалением сообщил Пабло, что виконт Роже только что отбыл обратно в Безье. Надо ли говорить, что, с проклятьями прибыв в этот город во второй раз, неуловимого виконта они не обнаружили? Легат был в ярости, топал ногами, брызгал слюной и требовал, чтобы рыцари немедленно отправились на поиски Роже.
«Он прячется где-то здесь, в городе! Я это чувствую! — вопил Верочелле. — Ваш долг перед Богом и Папой — немедленно разыскать его!»
Рыцари спорить не стали, а отправились пьянствовать
— …Клянусь Иисусовой кровью, — говорил Ги, наливая нам всем еще по одной. — Клянусь святейшей Иисусовой кровью и девственностью непорочной Девы Марии, не иначе как сам Господь возбудил в нас с Годфри желание промочить горло в этой вшивой дыре!.. Андрэ!.. Сколько ж мы не виделись, а?.. Четыре года!
— И куда же теперь намыливается господин легат? — поинтересовался я.
— А дьявол его знает!!! — взревел Ги, бухая по столу кулаком, в результате чего два пустых кувшина опрокинулись и покатились по столешнице. Тамплиер уже порядочно набрался. — Клянусь Пресвятой Девой Марией, один только дьявол и разберет, что на уме у этого итальяшки! Будет ползать тут как крыса, все выискивать, вынюхивать, в каждую навозную кучу совать свой грязный итальянский нос! Лично я так считаю, что если ты хочешь постоять за веру — езжай в Палестину, парься там под солнышком, покупай за золото падальщину — потому как жрать больше нечего, — вот тогда посмотрим, какой ты христианин!
— Падальщину? За золото? — На лице Годфри появилось выражение крайней брезгливости. — Да не может быть!..
— Не может?.. — процедил Ги. — А вот постоял бы ты под Акрой, когда с одной стороны тебя рвет Саладин, а с другой — со стен плюются греческим огнем, когда вонючие шлюхи перезаразили сарацинскими болезнями половину лагеря, когда все срут кровью, а свежатину видят разве что во сне, потому как уже третий год стоим под этим городом, дьявол его разбери, а благородный король Ричард, гореть ему в аду, обменивается любезностями с Саладином — вот тогда бы ты иначе заговорил, что может быть, а что не может!..
— Хорошо, хорошо, — замахал руками Годфруа де Фраго, обеспокоенный вспышкой своего товарища, — да я верю, верю…
Но остановить храмовника так просто уже было нельзя.
— «Верю!» — передразнил он. — Легко попивать винцо и рассуждать, что могло быть, а что не могло! И клянусь Богородицей, нам выпала еще не самая тяжелая доля, потому как тем, кто тащился посуху через Сирию с Барбароссой, пришлось куда хуже. Все немцы — чванливые говнюки, но в выдержке им не откажешь. Один мне рассказывал, что когда они перлись через пустыню и пить было нечего, потому как вонючие турки отравили все колодцы, так они пили собственную мочу!
— Не понимаю, — поморщившись, сказал Годфруа.
— Ага! Бог мой, какие же они все-таки твердые ребята! Вот что меня восхищает в немцах, так это их выдержка! Помнишь, Андрэ, как этот коронованный содомиец втоптал в грязь австрийское знамя? Обмениваться стихами с Саладином он мог, а как речь дошла до переговоров по делу — так вы
— И все-таки в храбрости Ричарду не откажешь, — заметил я, вспомнив ту картину, которая нарисовалась перед моим внутренним взором вскоре после появления тамплиера в трактире.
Ги презрительно махнул рукой.
— Да кому она нужна, его храбрость? Храбрость нужна тебе, мне, какому-нибудь оруженосцу, копейщику, лучнику, наконец! А предводитель войска, вместо того чтобы разъезжать на коне впереди всех, подумал бы лучше, как бы так это войско сорганизовать и двинуть, чтобы чертову эту Акру взять наконец с Иерусалимом в придачу!
— Нуу… — потянул Годфруа. — Вот тут я с тобой, любезный мой Ги, не согласен! Предводитель должен являть собой пример для солдат. А если он будет прятаться за их спинами и осторожничать, то какой же из него предводитель?
— Да при чем тут прятаться за спинами! — заорал Ги. — Головой думать нужно!
— А вот я считаю, что личная храбрость…
Тут некоторая часть их спора выпала за пределы моего восприятия, поскольку я вдруг осознал, что человек, о котором мы говорим, не кто иной, как Ричард Львиное Сердце. Тот самый Ричард Львиное Сердце, который в фильме «Робин Гуд» боролся с Маленьким Джоном. Выходит, Андрэ был знаком с самым знаменитым — после Артура — английским королем и даже воевал с ним рядом… Блин, круто!
— …Андрэ, помнишь Акру? Мы там два года — клянусь Богом, два года! — просидели, пока этот мужеложец Ричард с твоим Филиппом грызлись между собой и выясняли, на ком там Ричард должен жениться, а на ком не должен!.. Я вот не понимаю, зачем этому англичанину вообще понадобилась жена. У него на женщину, наверное, и не встанет. Женился бы на Филиппе — и зажили б душа в душу, и ничего бы делить не пришлось.
— Ты моего Филиппа не трогай!
— Ладно, ладно… Не обижайся. Хотя, честно говоря, твой парижский скряга ничем Ричарда не лучше. Два сапога пара. А помнишь, как они между собой Кипр поделить не могли?
— Помню, как же… А это что такое? — Сьер Годфри развернулся в сторону стола, за которым сидели школяры. — Про вас, господа.
Ги прислушался к нестройному, но прочувственному пению. Я тоже. С каждым новым куплетом лицо де Эльбена все больше наливалось кровью. Песенка была, мягко говоря, легкомысленной. Повествовалось в ней о том, как некий рыцарь отправился в крестовый поход, оставив дома красавицу жену. Пока он в заморской земле воевал за Гроб Господень, его дама наставляла ему рога сначала с соседом, который не без задней мысли оказал этому рыцарю денежную помощь для поездки в Палестину, потом с епископом, который тоже не без задней мысли вдохновил рыцаря на эту поездку, а потом с конюхами, у которых никаких задних мыслей не имелось, но зато имелись иные достоинства, передние, и куда более впечатляющие, чем у незадачливого рыцаря. Однако чем закончилась эта увлекательная история, мне дослушать не дали.