Рыцари Дикого поля
Шрифт:
Несмотря на необычность ситуации, в которую он попал, Коронный Карлик все же пытался сохранить трезвость рассудка и даже некое подобие чувства юмора. Что давалось ему крайне сложно даже в куда более радостные времена.
— В таком положении, ваша светлость, мне трудно будет отвечать на ваши вопросы.
Мария Гонзага нервно похлопала по ладони сложенным веером, очевидно, гася желание пройтись им по физиономии тайного советника.
— Так почему королева должна выбирать между братьями короля? Можете вы ответить на этот вопрос?
Коронный Карлик готовился
— Простите, не помню, чтобы когда-либо предсказывал необходимость такого выбора.
— Мало того, вы даже назвали имя того, на ком королеве предпочтительнее остановить свой выбор.
— Ах, вот вы о чем, — с легкой грустью «вспомнил» Коронный Карлик. — Видите ли, существует несколько влиятельных сенаторов, готовых остановить свой выбор на трансильванском князе Стефане Ракоци.
— На Ракоци?!
— …Которому, как вы понимаете, одинаково чужды терзания как варшавского, так и парижского дворов, поскольку и в одном, и в другом троне он всегда видел опасность для Трансильвании.
— Но почему именно на этом диком, необузданном в своем венгерском нраве Ракоци?!
— На том самом, — настала очередь Коронного Карлика брать инициативу в свои руки, играя при этом на нервах Марии-Людовики, — который давно видит себя на польском престоле. И который считает, что после его правления историки будут говорить о нем как о спасителе Польши, лишь изредка упоминая, да и то при случае, имя другого польского короля Стефана. Я имею в виду Батория. Кстати, своего единокровного земляка.
— Даже так? Этого хотят сразу несколько сенаторов?! — фыркнула королева.
— Уверен, что их имена вам известны. Или станут известны завтра же.
— Они считают, что вправе выбирать?! — не сдержалась королева. — Что выбирать вправе только они?! Вы, тайный советник короля Вуйцеховский, тоже так считаете?
— Конечно же, вправе, — жестко подтвердил Коронный Карлик, буквально поразив Марию Гонзагу своей наглостью.
— Это вы так решили?
— В Польше король избирается. Варшава почти не знает традиций наследственности престола. То есть вроде бы знает, но очень часто пренебрегает ими.
— Значит, несмотря на то, что я, то есть, простите, — стушевалась собеседница, — что королева не пожелает.
— Ее Величество имела возможность убедиться, что в Варшаве, как, впрочем, и в Париже, не часто принимают в расчет даже волю короля.
— Согласна, не часто, — сквозь сжатые зубки процедила француженка при польском троне.
— А уж вдовствующей, — прости меня, Господи, за столь жестокое провидчество и не сочти за черное пророчество, — так вот, вдовствующей королеве вообще будет крайне сложно навязать сенату какую бы то ни было волю.
— Ну, она пока еще не вдовствующая, — раздраженно парировала королева.
— Пока еще нет. Но ведь и короля Речи Посполитой тоже пока еще никто не избирает. Мне-то казалось, что мы оба несколько упреждаем события, пытаясь хоть в какой-то степени предвидеть их. Причем, как вы заметили, предвидеть пытаемся вместе, а не каждый сам по себе, как это было еще несколько минут назад, до моего визита к вам.
— Визита? Вы, в вашем положении, называете это «визитом»?
— Что же вы прикажете мне, — голос Вуйцеховского все более крепчал и становился напористее, — тайному советнику короля, считать себя пленником, пребывающим в плену в каких-нибудь двухстах шагах от королевского дворца? Кто из врагов польского короля осмелится на такое? Но если уж осмелился, в таком случае снимите эту маскарадную вуаль и представьтесь, у кого имею честь находиться в плену. Коль уж вы не боитесь гнева короля, то почему боитесь гнева Коронного Карлика?
Вопросы сыпались с такой напористостью, что Мария-Людовика растерялась. Ее поражала логика тайного советника. Она многое слышала о силе и воле этого невзрачного, но всесильного человечка, о его влиянии на короля и дела королевства. Но француженка впервые вот так, лицом к лицу, столкнулась с тайным советником, который выиграл сотни подобных словесных дуэлей, причем в схватках с людьми настолько подготовленными и изощренными, что степень того и другого она даже не в состоянии была себе представить.
— Так все же, — явно стушевалась она, — почему трансильванский князь, а не кто-либо из братьев короля? Почему сенаторы-поляки отдают предпочтение этому вспыльчивому, жестокому венгру?
И вот это изменение в тоне, в самом настроении королевы Коронный Карлик уловил очень тонко. Вуйцеховский понял, что с этой минуты хозяином положения становится он, а значит, и линия поведения его тоже должна становиться совершенно иной.
Не ожидая позволения, Коронный Карлик с достоинством поднялся с колен, небрежно, кончиками пальцев, отряхнул брюки и осмотрелся, нет ли поблизости чего-то такого, на что можно было бы опустить свои бренные тощие телеса. Увы, ничего не обнаруживалось.
— Вы что, не расслышали моего вопроса? — гневной сталью зазвенел голос королевы. Но ведь для того, чтобы содрогнуться, тайный советник должен был знать, что перед ним не кто-нибудь, а Ее Величество. Поскольку же карлик этого «не знал», гнев женщины не вызывал у него абсолютно никаких эмоций. Зато, будь в комнате еще какой-либо стул, он с удовольствием уселся бы на него. Неужели их специально вынесли отсюда?
— Кажется, вы о чем-то спросили меня?
— Спросила, и вы прекрасно поняли, о чем именно.
— О чем вы спросили, я, конечно, понял.
— Тогда извольте отвечать.
— Я действительно понял суть вопроса, однако до сих пор не могу определиться, как мне вести разговоры о делах трона, а значит, о судьбе королевства, судьбе отчизны, — все пафоснее становился тон тайного советника. — Поскольку вести их приходится с женщиной, которая, будучи уверенной в близкой кончине короля, почему-то, при еще живом правителе, пытается делить его трон, определяя наследника.
— Прекратите паясничать, вы, карлик… — окончательно сдали нервы у королевы.