Рыцари и Дамы Беларуси
Шрифт:
Эдвард Войнилович предложил городу построить костел в память своих умерших детей с тем условием, что строительство осуществится исключительно на его личные средства, в проектирование и возведение никто не станет вмешиваться.
Войниловичу хотелось, чтобы храм одинаково сочетался и с православной, и с католической традицией, чтобы всяк, независимо от конфессии, мог в нем молиться и вспоминать Сымона и Алену. Войнилович был против конфессиональной розни. Он спонсировал постройку не только костелов, но и церквей, и синагоги в Клецке. Знал, что предки были православными, только в XVIII веке, когда проводилась политика окатоличивания шляхты, перешли к костелу.
Ему попалась на глаза иллюстрация с изображением костела в Ятросине под Познанью, построенного по проекту Т. Пайздерского. Войнилович съездил к архитектору в Варшаву… И работа началась. Правда, Пайздерский как иностранец не имел права официально производить работы — вместо него значился другой человек…
Эдвард и Олимпия Войниловичи денег на постройку храма не жалели. Специальный красный кирпич привозили из Ченстоховой, черепицу — из Влацлавки. Колонны и алтарь возводились из розового песчаника и келецкого мрамора. Похоже, средств на все задумки не хватило… Тем не менее в 1909 году на звонницу костела были подняты три колокола — «Михал», «Эдвард» и «Сымон». Костел принял под свои своды первых прихожан…
А потом грянули война и революция…
Об отношениях Эдварда Войниловича с белорусским возрожденческим движением говорят разное… Были попытки представить его исключительно как польского патриота, относящегося к Краю, то бишь Беларуси как части Польши. Войнилович действительно воспитывался в среде польского патриотизма: мать всегда внушала ему, что отдать жизнь за родину — высшая честь. В Слуцкой гимназии вместе с одноклассниками по ночам изготовлял из старых напильников, пилочек для ногтей кинжалы и пики, ученики носили заколки с белым орлом в галстуках и запонки с изображением Костюшко и Замойского. Пришлось совсем юным в отсутствие родителей пережить наезд жандармов, которые собрались секвестрировать их имение… С другой стороны, как человек от природы умный и справедливый, Войнилович на всю жизнь усвоил, что такое так называемое «прогрессивное общественное мнение». Он видел, как «пальму первенства в общественных заслугах отдавали агитаторам и демонстрантам, а людей, более глубоко мыслящих и далеко вперед смотрящих, чем эмиссары „Народного правления“, ставили к столбу общественного порицания». Войниловича возмущало, что «борцы за патриотическую чистоту» разбивали окна графу Эмерику Чапскому, ставшему директором лесного департамента, а Ежи Могильницкому, сосланному впоследствии на каторгу, «не давали покоя „создатели общественного мнения“, которые и в дальнейшем распивали чаи с баранками во время конфискации его имения».
Когда Эдвард Войнилович стал членом Государственного совета от Минской губернии, советником губернского земства, депутатом Госдумы, статским советником и частым гостем царских приемов с целым набором имперских наград, ему тоже пришлось наслушаться о своем коллаборационизме. Но он всегда ставил условие: никаких указок ни из Петербурга, ни из Варшавы. Только собственные принципы.
С другой стороны, Эдвард Войнилович поддержал создание Белорусской Народной Республики, участвовал в заседаниях ее правительства. «Валодаючы беларускай мовай гэтак жа добра, як i польскай, i стала ўжываючы яе ў стасунках з вясковымi працаўнiкамi ў сваёй гаспадарцы, я некалькi дзесяцiгоддзяў падтрымлiваў сталы кантакт з усiмi праявамi беларускага руху перадусiм у Менску, дзе сустракаўся з Луцкевiчам i Кастравiцкiм, пазней у Вiльнi i Петраградзе з Iваноўскiм, Шыпiлам i г. д. Беручы ў беларускiх згуртаваннях сякiтакi матэрыяльны ўдзел, урэшце мусiў з iх штораз выходзiць, бо распачатая ў iх праца, спачатку ў кiрунку самапазнання i нацыянальнага адраджэння — „Лучынка“, „Саха“, „Загляне сонца i ў наша аконца“ — напрыканцы заўжды прымала сацыялiстычныя кiрунак i лозунгi, якiм, насуперак сваiм перакананням, служыць я не мог».
Да, социализм Эдварда Войниловича, аристократа и землевла-дельца, никак не прельщал. Он мог отдать все силы на создание Союза минских крестьян, который защищал владения сельчан от реквизиций, связанных с военным временем… Но когда теми же крестьянами разорялись его собственные имения — понятно, отнюдь не радовался.
Владения Войниловича оказались на территории советской Белоруссии. Ему пришлось искать приюта у родни в Польше. В конце концов осел в Быдгоще. «Такие обломки судьбы, как в настоящее время и я, обычно гибнут в забвении даже прежде, чем уйдут из жизни. Иное время требует и людей иных, и хотя в свои 78 лет еще вполне способен заниматься общественной деятельностью, совсем не удивляюсь тому, что я оказался на обочине, так как мне трудно было бы пригнуться, приспособиться к существующим настроениям. Я никогда не смог бы изменить прошлым идеалам».
Он умер в 1928 году в том же Быдгоще, где еще успел построить приют для сирот.
В 60х годах прошлого века костел Святых Сымона и Алены порывались снести: как же, главная площадь столицы советской республики — и тут же бросающийся в глаза «рассадник опиума для народа»… К счастью, прекрасный храм удалось отстоять.
11 июня 2006 года в нем был перезахоронен прах его основателя.
Белорусский поэт Виктор Шнип так написал в балладе об Эдварде Войниловиче:
Не прышэлец з Усходу нi з Захаду ён, А з тутэйшага люду, якi гонар мае, Над якiм неба светлага велiчны звон Звонам вечным для светлай нас долi яднае. Звон праз душы людскiя з малiтвай плыве, На касцёле крыжуецца i на царкве, Каб мы помнiлi вечна — на нашай зямлi I багатыя людзi, як людзi, жылi, I жыў ён, i любiў белы свет, i бярог У сабе, як агонь, да Айчыны любоў, I вяртаўся дадому з край свету, i Бог У душы яго жыў, як жыве ў сэрцы кроў. I пакiнуў ён нам Божы свет i святло, I што будзе, што ёсць, што праз вечнасць прайшло, Дзе Чырвоны касцёл, як агонь, што застыў, Каб прайшлi праз яго ўсе, хто хоча прайсцi I ачысцiць душу, каб сказаць: «Я пражыў Так, як трэба было жыць мне ў гэтым жыццi…»ХРАНИТЕЛЬ ВИТЕБСКОЙ СТАРИНЫ
АЛЕКСЕЙ САПУНОВ
Уже при жизни о нем много писали. Сегодня почитатели не жалеют громких слов вроде «витебский Гомер»… Но давайте просто попытаемся по штрихам из биографии представить его — не бронзовую фигуру основателя белорусской археографии, а человека… Алексея Парфеновича Сапунова.
Если бы я писала сценарий для фильма, начала бы, наверное, с такой сцены… Декабрь 1919 года. Витебск. Старый ученый озябшими пальцами держит письмо от друга из Петрограда. Пишет Бронислав Эпимах-Шипила, блестящий этнограф, создатель легендарного товарищества «Загляне сонца i ў наша аконца». Он издавал Янку Лучину и Янку Купалу, в его квартире каждую субботу собиралась белорусская молодежь, где получала пищу не только духовную, но и материальную… А теперь ЭпимахШипила просит: «Глыбокапаважаны Аляксей Парфёнавiч! Да гэтага часу змагаўся я з голадам, якi лютуе тут, у Пеклагладзе, але больш сiл не стае, i вымушаны звярнуцца да Вас, глыбокапаважаны Аляксей Парфёнавiч, з пакорлiвай просьбай: уратуйце ад страшэннай смерцi галоднай — дашлiце па пошце якiхнебудзь пару фунтаў чорных хлебных сухароў, якiнебудзь фунцiк гароху, бобу або круп, наклаўшы на пасылку плацёж або паведамiўшы пiсьмова яе кошт, а я без затрымкi адашлю грошы з удзячнасцю…»
Алексей Сапунов устало закрывает слепнущие глаза — катаракта, давшая о себе знать еще в молодости, когда приходилось проводить сутки над расшифровкой летописей, прогрессирует… Не слишкомто сытно живется и в Витебске. Но другу необходимо помочь — и посылка будет отослана…
Так же помогут и самому Сапунову. Спустя два года Алексей Парфенович запишет в дневнике: «Дзякуючы толькi 4 м асобам мы з жонкаю не загiнулi (лiтаральна!) ад голаду i холаду». К тому времени будут проданы бесценные книги из личной библиотеки, коллекции каменных молотков и хрусталя… Даже уникальный том Статута ВКЛ 1588 года издания… Когдато профессор купил его за 100 рублей золотом — огромная сумма! Теперь этот «клад белорусского народа», как он его называл, ушел в библиотеку недавно созданного Белорусского университета за куда более скромную сумму. Но, даже умирая от голода и холода, настоящий ученый драгоценную книгу мог передать только в нужные руки… Он не знает, что в годы грядущей войны Статут будет утрачен, всплывет в Америке, затем окажется в Белорусской библиотеке им. Ф. Скорины в Лондоне…
Осколок прошлой эпохи… Подобные эпитеты Алексею Сапунову приходилось в то время слышать в свой адрес не раз. «Красных профессоров» нельзя наштамповать за один год. Поэтому привлекались научные авторитеты из «бывших». К старым кадрам отношение было неоднозначным…
Вот только в среде той академической науки Алексей Сапунов в свое время тоже был чужеродным — «выскочкой», выходцем «из мужиков»… Родился в 1851 (по другим источникам — в 1852-м) году в местечке Усвяты Витебской губернии, отец был небогатым купцом, а мать — крестьянкой. Впрочем, и дед по отцу был крепостным крестьянином, который выкупился на волю.
Отец будущего историка владел маленькой мастерской по выделке кож. Алексей Сапунов, уже будучи профессором и владельцем усадьбы, посыпал дорожки в своем саду дубовой корой, которую, как известно, применяют при выделке кож — объяснял гостям, что это родной ему запах. Соседом по усадьбе был Илья Репин, которому Сапунов передал свою влюбленность в родную Витебщину.
Отец и отвез маленького Алексея в витебскую Александровскую гимназию. Это случилось как раз накануне восстания 1863 года… Как начинающий гимназист тогда выглядел, сохранилось в его «Деле»: «Лет 13, рост 2 аршина, лицо белое, волосы светлорусые, брови русые, глаза голубые, нос и рот умеренные, подбородок круглый». События восстания прошли мимо юного гимназиста. Но нрава тот был несмиренного… Например, частенько забирался с приятелями в архив Полоцкой духовной консистории, чтобы воровать бумагу для изготовления воздушных змеев. Особенно ценились бумаги с печатями.