Рыцари пятого океана
Шрифт:
Боевая машина по всем правилам войны подлежала списанию. Но старший техник — лейтенант Михаил Минович Могильный рассудил по — иному:
— Если мы с такой легкостью будем списывать каждый подбитый самолет, то можем быстро остаться без авиации.
С разрешения командира он выехал па место вынужденной посадки, чтобы лично осмотреть машину. Осмотрел и ахнул. Самолет действительно находился почти в безнадежном состоянии. И все-таки техник решил попытаться его восстановить. Он попросил доставить к машине исправный мотор и необходимые детали, а также выделить в помощь механика.
Несколько
Когда мы подписывали документ на представление Могильного к ордену Красной Звезды, командир корпуса Каравацкий сказал:
— Вполне заслужил награду. Ведь он спас самолет!
Я посоветовал командиру полка и его заместителю по политчасти рассказать о подвиге Могильного всему личному составу, посвятить ему специальную листовку. Примеру техника — патриота потом следовали многие его товарищи по профессии.
ЮЖНАЯ ЖЕМЧУЖИНА
Расставание с людьми, которых успел близко узнать и по достоинству оценить, всегда бывает немножко грустным. Так уж устроен человек. А покидать 3–й бомбардировочный корпус мне было тем более нелегко: вместе с его людьми, беззаветно сражавшимися с врагом, пережито немало горьких неудач и радостных побед.
Перед отъездом я зашел к командующему 16–й воздушной армией Сергею Игнатьевичу Руденко.
— А может, у нас останешься? — пытливо посмотрел он на меня, потом подвел к карте, что висела на стене его кабинета, и пояснил: — Смотри, наша армия стоит на главном направлении, ее путь — на запад, на широкий простор действий. А там, в Крыму, покончите с вражеской группировкой и останетесь в глубоком тылу. Может, не поедешь в 8–ю армию?
— Не волен, Сергей Игнатьевич, распоряжаться собой, — ответил я. — Да и поздно уже. Приказ получен. Спасибо за предложение, за все хорошее, что было.
— Ну что ж. Думаю, что дороги войны все-таки сведут нас вместе. Желаю успеха.
Сергей Игнатьевич — сдержанный человек, он не любил велеречивых объяснений. Мы запросто, по — военному, пожали друг другу руки, и я уехал.
Управление 8–й воздушной армии располагалось в Аскании — Нова — государственном заповеднике, созданном еще в начале XIX столетия и взятом под охрану государства декретом Совнаркома в 1919 году. Фашистские варвары разорили Асканию — Нова. Наиболее редких и ценных животных вывезли в Германию, других безжалостно уничтожали высокие чины из гитлеровского рейха и армейское командование. Уж если гитлеровское зверье не жалело людей, могло ли оно пожалеть беззащитных косуль и благородных оленей…
Командующего 8–й воздушной армией генерал — лейтенанта авиации Тимофея Тимофеевича Хрюкина, к которому я был назначен заместителем по политической части, я хорошо знал еще по Китаю. Мы не один год работали вместе, и я всегда относился к нему с уважением. Стройный, подтянутый, с красивым волевым лицом, он обладал большим обаянием. Был незлобив, вежлив и скромен, но это не мешало ему твердо проводить задуманные решения в жизнь. Завидная настойчивость была, пожалуй, одной из сильных черт его характера.
Военный талант Т. Т. Хрюкина ярко проявился в Сталинградской операции. 8–я воздушная армия, которую он возглавлял, не раз отмечалась за доблесть и мужество в приказах Верховного Главнокомандования, многие ее части и соединения награждены орденами. Не скрою: мне было лестно вступить в боевую прославленную армейскую семью, рука об руку работать с таким военачальником, как Хрюкин.
В тот день, когда я прилетел в Асканию — Нова, Тимофей Тимофеевич находился на своем командном пункте в Отраде, и я решил зайти к начальнику штаба армии. Открываю дверь: батюшки, за столом сидит мой давнишний товарищ Иван Михайлович Белов, с которым мы делили невзгоды финской войны.
— Кого я вижу! Какими судьбами? — поднялся он навстречу.
— Назначен к вам.
— Рассказывайте, Андрей Герасимович, где были, что делали.
Пока мы беседовали, в кабинет вошел генерал И. К. Самохин и удивленно поднял кустистые брови.
— Определенно мир тесен, — пожимая мне руку, улыбнулся он. — Когда бы и где бы ни расставались, а судьби снова сводит вместе.
С Самохиным мы были знакомы еще по Прибалтийскому военному округу. Он служил в 4–й, а я в 6–й смешанной дивизии. Здесь же, в 8-й армии, он был заместителем командующего.
— А кто у вас главный инженер? — спросил я.
. — Бондаренко.
, — Иван Иванович?
— Он самый, Андрей Герасимович.
Ц — Это же мой бывший сослуживец.
— Может, и главный штурман Селиванов вам родственником приходится? — шутливо сказал Самохин.
— Не родственник, но хороший старый знакомый.
— Вот и попробуй бороться с семейственностью, когда в одном штабе собралось столько друзей и приятелей. — улыбается Белов.
Я был доволен, что работа на новом месте начинается с дружеских встреч. Меня тут же ввели в курс дел, ознакомили с армией, ее задачами, назвали политработников, командиров корпусов, дивизий. Многих из них я тбже знал.
В тот же день побывал и в политическом отделе армии. Возглавлял его Николай Михайлович Щербина, весьма эрудированный человек, в прошлом учитель. Он прекрасно разбирался во всех тонкостях партийно — политической работы, по — настоящему любил ее. Позже, когда я познакомился с ним поближе, убедился, что его принципиальность и требовательность доходят порой до формализма. Это свойство характера несколько отдаляло от него людей, делало отношения с подчиненными сугубо официальными. Носил он маленькие усики бабочкой, и, когда был чем-либо недоволен, они начинали топорщиться. В политотделе знали: Николай Михайлович зол, и решать какие-либо вопросы сейчас с ним бесполезно…
После знакомства с работниками оперативного отдела и узла связи я вылетел к Хрюкину в Отраду, на побережье залива Сиваш, где вскоре предстояло развернуться бурным событиям.
Тимофея Тимофеевича я застал склонившимся над исчерченной стрелами картой, которая лежала перед ним на широком столе. Увидев меня, Хрюкин встал, и мы по — дружески обнялись.
— А ведь мы тебя, Андрей Герасимович, давно ждем.
Он представил меня офицерам командного пункта и посвятил в характер работы, которой день и ночь занимались штаб армии и политический отдел.