Рыцари темного леса
Шрифт:
— Как ты смеешь говорить со мной подобным образом? Я никуда не двинусь без фамильного состояния моей матери.
— Ваш отъезд должен был состояться втайне, госпожа Диана. Как вы намерены соблюсти эту тайну, если всем станет известно, что вы заказали пять повозок?
— Жители Макты были верны нашей семье много поколений, Картан. Они никому не скажут.
Купец, покачав головой, обратился к младшей сестре:
— Ну а вы-то согласны ехать со мной, госпожа?
— Да, Картан, согласна. Я считаю, что ты не права, Диана, но очень надеюсь увидеть тебя в Пертии.
— Непременно увидишь. — Диана поцеловала сестру. — Я буду там через несколько дней после вас, поскольку обоз движется медленно.
— Могу я спросить, как вы собираетесь сохранить свой ценный груз, проезжая через владения Решета? — осведомился Картан.
— Я уже наняла людей для охраны.
— Так я и думал. Почему бы вам заодно не затрубить в трубы, когда соберетесь в дорогу? — Не дожидаясь ответа, Картан круто повернулся и вышел. Шира догнала его на пороге.
— Не нужно было грубить ей, Картан.
— Вы правы, — с глубоким вздохом признал купец. — Она особа знатного рода, и я должен обращаться с ней уважительно, но ее глупость выше моих сил.
— Это не глупость, а упрямство, — возразила Шира, садясь на высокого вороного мерина.
— Пожалуй. — Картан сел на свою гнедую кобылу. — Я соглашусь с вами, если все выйдет так, как она задумала. Но речь идет о жизни и смерти, и рисковать жизнью ради серебряной посуды по меньшей мере неразумно.
Диана, наблюдавшая из окна, как они едут по садовой дорожке, сорвала с куста красную розу и помахала цветком сестре.
Шира в ответ подняла руку и поскакала вслед за купцом.
Диану взяли под стражу те самые солдаты, которых она наняла охранять обоз, и привезли ее в Макту вместе со слугами и нагруженными повозками.
Герцог сам сообщил эту новость Эррину.
— Теперь ты видишь, Эррин, что не можешь быть ее защитником. Есть в ней номадская кровь или нет, она доказала свою измену на деле. Это освобождает тебя от необдуманно взятого обязательства.
Эррин, сидящий около узкого окна, улыбнулся.
— Нет, ваша светлость, не освобождает. Я люблю эту женщину и не могу смотреть спокойно, как ее отправляют в Гар-аден.
Герцог налил себе вина и припал к кубку.
— В Гар-аден ее не отправят, — тихо, почти шепотом произнес он.
— Как так? Почему?
— Гар-аден — это для номадов.
— Что вы такое говорите?
— Ты прекрасно знаешь, что, Эррин. Ее будут судить как изменницу и приговорят к смерти — быть может, даже на кол посадят.
— Праведное небо, этот мир сошел с ума! — Эррин стукнул кулаком по каменному подоконнику.
— Ты ничего тут не можешь поделать. Ничего! Карбри убьет тебя через пару мгновений, и чего ты этим добьешься? Еще один знатный род оборвется, только и всего. Глупо губить свою жизнь ради красивого жеста. Будь ты Элоданом, дело обстояло бы иначе, но ты не он. Даже мой теперешний паж мог бы побить тебя на мечах.
— Боюсь, что это уже не имеет значения, ваша светлость. Какой разумный человек захочет жить в мире, подобном нашему? И как смогу я смотреть на себя в зеркало, зная, что не сделал ничего ради спасения любимой?
Герцог налил себе второй кубок и осушил его до дна. Вид у него был усталый, глаза налились кровью.
— Карбри не хочет драться с тобой. Он попросил меня зайти к тебе… уговорить отказаться от поединка.
— Завтра я выйду на поле, и пусть дело решится согласно законам Габалы. Я сожалею, ваша светлость, но придется вам поискать другого распорядителя для королевского пира.
— Понимаешь ли ты, что играешь на руку Окесе? Единственным, кто одержит победу, будет он.
— Мне нет дела до Окесы. Он предсказал, что я умру через пять дней, и этот срок исполняется завтра. Пусть себе смеется в свое удовольствие.
— Хочешь, я дам тебе урок?
Эррин внезапно понял, что герцог искренне волнуется за него, и был тронут. Герцог, при всей своей алчности, жестокости и распутстве, еще не забыл, что такое сострадание.
— Благодарю вас, не надо. Даже вы не в силах сделать из меня воина за один день.
— Помнишь тот год, когда я выиграл серебряное копье? — улыбнулся герцог. — Ты был тогда моим пажом и нес мне меч, но запутался в ножнах и зарылся носом в пыль. После этого я понял, что рыцарем тебе не бывать. Давай-ка выпьем с тобой, Эррин. — Герцог подал молодому барону кубок, но Эррин покачал головой.
— Вы разрешите мне повидать Диану?
— Конечно. Оставайся у нее, сколько хочешь.
— Нам никто не помешает?
— Даю слово, дружище.
Час спустя Эррина провели до конца тюремного коридора. Диану не заковали в цепи и поставили в ее темницу кровать и два стула. На ней был костюм для верховой езды, серый бархатный дублет и узкие черные бриджи. С распущенными волосами она выглядела моложе своих девятнадцати лет.
Как только за Эррином захлопнулась дверь, он раскрыл Диане объятия, но она не двинулась с места, и губы у нее задрожали. Он подошел и обнял ее.
— Они хотят сжечь меня на костре, — прошептала она. — Заживо!
Он мог утешить ее только тем, что не доживет до этого, и потому промолчал.
Диана отстранилась и взглянула ему в лицо.
— Я люблю тебя, — сказал она. — Люблю с самого детства, когда ты приезжал к нам со своим отцом. Помнишь, как мы играли в прятки в саду?
— Помню. Тебя легко было искать — ты всегда высовывалась.
— Потому что хотела, чтобы ты меня нашел.
— Надо было мне уйти с тобой тогда, во время пира. Надо было…