Рыцари удачи. Хроники европейских морей

Снисаренко Александр Борисович

Разумеется, пираты знали о хитростях прибрежных жителей ничуть не хуже тех, кто на них рассчиты­вал. Это был поединок Швейка с Фельдкуратом. Вопрос стоял - кто кого.

Еще до середины прошлого века на многих побе­режьях (например, в Калабрии или в Каталонии) создавалась цепь дозорных вышек или башен-крепос­тей, расположенных с интервалом от трех до пяти километров, и весть о нападении пиратов долетала в глубь материка или острова в считанные минуты, все небоеспособное население спешило укрыться внутри этих башен вместе со скотом, а мужчины создавали ополчение и старались продать свою жизнь и свободу как можно дороже. Эти ополчения организовывались по корабельному принципу: каждый заранее знал, с чем он должен явиться к месту сбора и как действовать в бою. Точно так же и в современных деревнях жи­тели каждого дома знают свои функции на

случай пожара.

Развалины таких башен можно сегодня увидеть на многих плодородных островах Средиземного мо­ря: на Аморгосе, Андросе, Астипалее, Китносе, Корси­ке, Косе, Крите, Леросе, Сардинии, Серифе, Сифносе (здесь их свыше десятка), Сицилии, Скиатосе, Скопе-лосе, Фасосе. Есть они и на побережьях Сирии, Ма­лой Азии и других - везде, где можно было ожидать нападения с моря.

Иногда роль таких башен-крепостей выполняли мо­настыри и церкви - преимущественно те, что распола­гались на скалистых кручах. Однако ореол святости мало помогал при нападениях пиратов. В 1403 году мавры разграбили женский монастырь, утопавший в са­дах между морем и городом Террачина на западном побережье Италии. В 1612 году совершенно обезлю­дела долина, расположенная южнее легендарной Трои на побережье Малой Азии, напротив острова Тенедос (Бозджаада).

Остров Самос, лежащий на перекрестье путей меж­ду Египтом, Грецией и Малой Азией и служивший пиратам судоремонтной базой, был так ими разграблен, а жители настолько терроризированы бесчинствами и вымогательствами, что в конце концов лишился всего своего населения: в середине XV века самосцы по пред­ложению генуэзцев, оказавшихся не в состоянии их защитить, всем скопом перебрались на остров Хиос.

Доведенные до нищеты и отчаяния, береговые жи­тели сами зачастую обращались к пиратскому промыс­лу. Известно много случаев и в Средневековье, и в Новое время, когда грабились потерпевшие крушение суда, а их пассажиры обращались в рабство теми, у кого они искали помощи и защиты. Так поступали, например, в начале XVII века майноты, жившие на юго-востоке Пелопоннеса у зловещего мыса Малея, где морское дно усеяно обломками кораблей. Пролив Элафонисос, отделяющий Малею от острова Китира, и пролив Китира дальше к югу, разделяющий острова Китира и Антикитира, издревле славились как места пиратских засад, недаром венецианцы именно здесь ус­троили военно-морскую базу для защиты своей торгов­ли. Но и они не сумели совладать с майнотами. Если среди захваченных ими пленников оказывались предста­вители разных вер, майноты продавали христиан тур­кам, а турок христианам, регулируя таким образом цены на свой товар. Кончили майноты тем, что от похи­щения детей и грабежа потерявших управление судов перешли к прямому пиратству. На своих длинных манев­ренных лодках, вмещавших до сорока человек, воору­женных мушкетами, они захватывали любые купечес­кие корабли, независимо от их размеров. Судя по опи­саниям, их тактика была той же, что и у мавритан­ских пиратов: мгновенный абордаж и короткий палуб­ный бой с участием всей команды, кроме двух-трех гребцов, удерживавших лодку там, где это было нужно.

Пиратской деятельности несомненно способствовал и произвол властей, сквозь пальцы смотревших на любые действия, если они приносили им доход.

Венецианцы слали бесконечные депеши своему дожу о том, что турки покровительствуют английским пира­там, грабящим венецианские суда, и даже участвуют в этих грабежах. В 1603 году венецианский посол в Кон­стантинополе не без юмора уведомлял дожа и сенат: «Посол попросил капудан-пашу наказать английских иратов и тех, кто их поддерживает. В ответ он вы­слушал рассуждения о различиях между турецкими и венецианскими галерами».

Венецианская галера середины XVI века. Рисунок.

После 1606 года, когда турки закрыли для англи­чан свои порты, британское пиратство в Средиземном море сошло на нет, зато пышным цветом расцвело кор­сарство французов, обнаглевших до того, что они имели во многих портах собственных «консулов» и сбывали через них награбленное. Естественно, что эти «кон­сулы» вступали в соглашение с турецкими чиновника­ми, делясь с ними доходами.

Разновидностью доходов был выкуп за пленников. Иногда этот вопрос решался на ходу, прямо в море. Вот как это происходило,

например, в начале XVIII века у сирийского побережья, где судно, следовавшее в Хай­фу, повстречалось с пиратами у мыса Кармелы пираты выставили белый флаг, давая понять, что желают вступить в переговоры. «Купец» выставил такой же флаг, подтверждая, что сигнал понят и принят, а затем те и другие свернули флаги и отвернули в сторону носы своих кораблей, застопорив одновременно ход. Переговоры обычно велись на «нейтральной террито­рии» - на шлюпках, ибо выходить на сушу пираты побаивались. В описываемом случае пират удовлет­ворился тем, что оказался на борту встреченного суд­на. Чаще бывало иначе, и переговоры превращались в самый настоящий торг.

Судно, где был пассажиром художник-любитель ба­рон Штакельберг, пираты захватили, когда оно пересе­кало залив Волос. Штакельберг уведомил своего друга Халлера, что поручает ему договориться с пиратами о сумме выкупа, но тот, очевидно не надеясь на свои коммерческие способности, взял с собой посредника - армянина Якоба, представившегося пиратам капером здешних морей. Пираты запросили сумму в шестьдесят тысяч пиастров. Якоб заверил их, что как капер он ни­чуть не хуже разбирается в платежеспособности «кли­ентов», и указал пиратам на три обстоятельства, упущенных ими из виду: во-первых, Штакельберг, судя по всему, вовсе не богатый человек, а средней руки художник, и если они могли хоть что-то выручить за его рисунки, то и этой возможности они себя лишили, уничтожив все его наброски; во-вторых, он, Якоб, пред­лагает им за пленника десять тысяч пиастров, и если они их не примут, он уедет с чувством исполнен­ного долга, а они - с полунищим художником на борту, о котором больше никто и не вспомнит; в-третьих, он, Якоб, не из тех, кто прощает людей, пренебрега­ющих его услугами, и его друг, командующий расквар­тированными на берегу турецкими войсками, не оста­вит этого дела без внимания. Ошеломленные пираты внимательно выслушали весь этот поток красноречия, но продолжали стоять на своем, хотя уже не столь уве­ренно. Так ни о чем и не договорившись, все улеглись спать.

Ночью Якоба разбудил один из пиратов и предложил сойтись на двадцати тысячах пиастров. Якоб отказался. Цена упала до пятнадцати тысяч. Якоб был непрекло­нен. Пират ушел. Но вздремнуть Якобу так и не до­велось. Спустя примерно час к нему заявился сам ата­ман, и после нового ожесточенного торга сумма в десять тысяч была признана окончательной. Околпаченный атаман получил еще и тысячу пиастров в подарок.

Сделка была скреплена рукопожатием, и на следую­щий день Халлер внес выкуп. Барон Штакельберг был затем побрит одним из бандитов, дабы мог предстать перед своими друзьями в подобающем виде. После этого пираты устроили «званый вечер», Штакельберга и его ходатаев вежливо, но достаточно твердо (таковы были правила игры) пригласили погостить и отведать жаре­ного барашка. По окончании всех этих церемоний им пожелали доброго пути, выразив горячую надежду когда-нибудь снова повстречаться в аналогичной ситу­ации.

Все, буквально все, кто сообщает о подобных исто­риях, непременно подчеркивают одну общую деталь, присущую пиратам всех времен и народов: пираты никогда не считали своих пленников врагами и до тех пор, пока не был решен вопрос о выкупе, обращались с ними очень мягко. Посредники, ведущие переговоры, как уже говорилось, пользовались уважением и личной безопасностью. В такой же безопасности был и пират, доставивший письмо с просьбой о выкупе. О каком-либо обмане с той или другой стороны не могло быть и речи, хотя исключения, конечно, бывали (но крайне редко): никто не желал уронить свое реноме, так как это грозило совершенно непредсказуемыми последствиями для тех и для других. Если сходились в цене, пленник сопровож­дался разбойником к условленному месту и в обмен на внесенные деньги обретал свободу. Если нет - торги продолжались.

Выкупные деньги были той же добычей и делились между пиратами наравне с нею. Далеко не все получали при дележе равную часть. Не случайно ликеделеры («равнодольные») подчеркнули принцип равенства в дележе добычи самим своим названием. У французов, например, рядовые члены корабельной команды не по­лучали ничего, вся добыча делилась только между теми, кто непосредственно участвовал в ее захвате, и офице­рами. Это была «плата за кровь». Ничего, естественно, не получали рабы или насильно завербованные, чья жизнь мало отличалась от невольничьей. Эту практику французы перенесли впоследствии в Карибское море, где она стала интернациональной.