Рыцари, закованные в сталь
Шрифт:
Леди Элис вновь покачала головой.
— Мне бы хотелось… мне бы хотелось, чтобы вы дали мне какой-нибудь талисман, который я мог бы носить… платок или ожерелье…
Он замер в ожидании ответа, но юная леди молчала.
— Я боюсь, — сказал Майлз, — что, должно быть, оскорбил вас этим предложением. Возможно, я новичок на рыцарской стезе, возомнил о себе Бог знает что. Если я оскорбил вас, умоляю, считайте, что я ничего у вас не просил.
Как знать, может именно его робость придала леди Элис твердости и решительности, а, возможно, сказались плоды благородного воспитания, повелевающего
— Нет, сэр Майлз, — сказала она, — я напрасно морочила вас своим глупым молчанием, клянусь, я буду только гордиться тем, что вы носите мой талисман.
С этими словами она сняла золотую цепочку, служившую ей ожерельем.
— Возьмите это, — сказала она, — как оберег от всяких бед. Дай Бог вам удачи!
Не успел Майлз опомниться, как остался один с цепочкой в руке. А обе юные леди, снова взявшись за руки, уже спешили к выходу. Майлз смотрел им вслед, и когда они скрылись из виду, дрожащими руками поднес ожерелье к губам.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
И вот наступил тот день, когда беспощадному испытанию подверглось все, чему научился Майлз за долгие годы; день, который мог бы знаменовать его новое рождение. Он и впрямь выдался на славу, как бывает в конце сентября, когда золотое солнце уже не в силах обесцветить синеву неба, а свежий ветер еще сохраняет летнее тепло и, не раздувая щек, легко гонит белые облака.
Как уже говорилось, ристалище было оборудовано на большом дворе замка, ровном и гладком, как паркет, и лучшего места для турнира найти было нельзя.
Арена соответствовала принятым в то время размерам — шестьдесят шагов в длину — и разделялась продольным барьером футов пяти высотой. На западной стороне в двадцати шагах от арены были возведены трибуны, таким образом взоры зрителей обращались на восток, чтобы полуденное солнце не мешало следить за ходом турнира. В центральной части трибун находился помост, задрапированный голубой материей с вышитыми на ней геральдическими львами на задних лапах. На помосте стоял трон с подушками, а ступенью ниже сообразно титулам и положению знатных зрителей располагались сиденья для графа, его гостей, родственников, дам, рыцарей, джентльменов. Не поскупились и на драпировку трибуны, для чего собрали гобелены всего замка. Верхний край трибун венчал яркий гребень множества трепетавших на ветру стягов и вымпелов.
По обоим концам ристалища стояли шатры рыцарей. Шатер Майлза находился на южном конце и по желанию графа был задрапирован тканью цветов рода Бьюмонтов (черного и желтого), над входом укрепили деревянный щит с тремя ястребами (герб семейства), а над крышей развевался черно-желтый вымпел на высоком древке. Еще не успев полностью облачиться в доспехи, Майлз стоял у входа и наблюдал за тем, как народ собирается на трибуне. Дамы уже сидели, а герольды просто сбились с ног, указывая места прибывающим господам. Толпа простолюдинов, среди которых было немало горожан, обступала ограду арены, и при виде такого
Толпа возбужденно загудела. Большие ворота у дальнего конца ристалища отворились, и следом за герольдами и оруженосцами появился король на белом коне, рядом ехали лорд Хаус и граф де Вермуа, за ними следовала многочисленная свита. Как раз в этот момент Гаскойн и Уилкс, возившиеся с завязками на латах, позвали Майлза, и он вернулся в шатер.
Через несколько минут, когда на Майлзе уже затягивали последние ремни, в шатер вошли лорд Джордж и сэр Джемс Ли. Лорд Джордж взял молодого человека за руку и с доброй улыбкой пожелал ему успеха в предстоящем единоборстве.
Сэр Джемс выглядел встревоженным и мрачным, и после того, как Гаскойн надел на Майлза открытый подшлемник, без которого шлем с забралом попросту съезжал бы с головы, старый рыцарь тщательно и придирчиво проверил надежность всей экипировки.
— Сэр, — сказал наблюдавший за его действиями Гаскойн, — я уверен, что все сделал на совесть.
— Пожалуй, ты прав, парень, — сказал старый рыцарь без обычной сердитости, — насколько я могу судить, он готов к бою.
Тут появился посыльный, сообщивший, что король занял свое место. Лорд Джордж велел Майлзу поторопиться.
— Френсис, — сказал Майлз, — дай мне, пожалуйста, мой кошель.
Гаскойн передал ему его бархатную сумку и, открыв ее, Майлз достал ожерелье леди Элис.
— Повяжи его мне вокруг руки, — сказал он. Он посмотрел вниз, внимательно следя за пальцами Гаскойна, который дважды обвил золотой цепью стальные пластины на правой руке. Поймав на себе взгляд лорда Джорджа, Майлз густо покраснел.
Сэр Джемс тем временем осматривал шлем с забралом, а лорд Джордж с улыбкой смотрел на Майлза.
— Значит, ты уже избрал себе даму? — спросил он.
— Да, милорд, — признался Майлз.
— Надеюсь, ты оказал нам честь, избрав одну из обитательниц замка?
Майлз немного замялся прежде чем дать ответ.
— Милорд, — сказал он, — этот знак даровала мне леди Элис.
Лорд Джордж изумленно поднял брови и рассмеялся.
— Клянусь небом, ты храбрый стрелок, коли бьешь по таким целям.
Майлз не ответил, как раз в этот момент два конюха подвели к шатру его лошадь. Гаскойн и Уилкс помогли ему сесть в седло, а потом Гаскойн, держа лошадь за поводья, медленно пошел через ристалище к небольшой площадке перед трибуной, где сидел король. Одновременно с противоположной стороны приближался де ля Монтень.
Как только оба рыцаря заняли свои позиции перед трибуной, церемониймейстер приказал герольду огласить вызов, и тот, развернув пергаментный свиток, начал громко и раздельно, словно речитативом, читать текст. Это был занятный документ, написанный замысловатым геральдическим языком того времени. В нем говорилось о том, что господин Бриан Филлип Френсис де ля Монтень объявлен перед всем миром самым великим и искушенным в бою среди рыцарей Франции; во имя прекрасных дам Франции и дофина он готов защищать это звание с оружием в руках без страха и упрека. Как только герольд закончил, главный церемониймейстер приказал ему вызвать ответчика с противоположной стороны.