Рыцарская сказка
Шрифт:
В публике многие стали креститься и с отвращением отплевываться от черта.
Все шло хорошо и гладко, как полагалось, как шло уже десятки раз на ежегодных праздниках: черти напустили Дракона на людей, он опустошил разные страны, и ангел явился к Пуллинарию, и тот уже взялся за арфу, чтоб идти навстречу чудищу, как вдруг произошла какая-то заминка.
Никто из зрителей не мог понять, почему среди мертвой тишины Трувер — Пуллинарий открывает рот и снова его закрывает, точно ему что-то мешает запеть благодарственную песню ангелу, принесшему ему благой совет, как укротить Дракона.
А ему и в самом деле
— Не желаю… Не буду!.. Боюсь! — стискивая зубы, говорил себе Трувер, а в нем самом что-то пело и звало его:
— Пой! Ничего не бойся! Ты рыцарь! Подвиг перед тобой!
И тут Трувер, сколько ни боролся, в самом деле вдруг почувствовал себя рыцарем, как прежде ему случалось чувствовать себя Герцогом или Волшебником!
Он увидел трехголового Дракона, позабыл, что внутри длинной кишки спрятаны мальчишки, а ребра сделаны из обручей для бочек. Он поверил, что он настоящий рыцарь и перед ним настоящий Дракон! И вместо медовой, умиленной мелодии для укрощения ярости — он, буйно рванув струны, запел боевую пест старого Менестреля — вызов всем чертям и драконам!
Правители города Магистр и Епископ, взиравшие на народное представление с высоты украшенного коврами помоста, онемев от удивления, переглянулись. А глупый простой народ, теснившийся плечо к плечу по всей площади, — все эти толпы каменщиков, бочаров, оружейников, шорников, плотников и кузнецов сперва все разом по привычке сдернули шапки с голов, как было положено по закону при каждом упоминании о покровителе города Драконе, а потом, один за другим, стали напяливать их обратно на лохматые головы.
Ртутти, одетый в эту минуту шутом, стоял на подмостках рядом с Трувером. Он должен был трястись от страха и малодушно уговаривать Пуллинария убежать от Дракона. Он и в самом деле трясся, но не от страха перед Драконом. Слушая безумную песню Трувера, он трясся совсем от другого страха:
— Пропали мы… пропали… Повесят нас сегодня же! — И в то же время в ушах у него оглушительно звенели слова озорной баллады, стучали барабанами, звучали во весь голос, рвались наружу… Он даже почти не удивился, когда Жонглер, закрыв от страха глаза, вдруг засвистел на флейте мелодию этой самой баллады. «Все пропало, — сказал себе Ртутти. — Пропала моя головушка с колпачком и с кисточкой!» — и своим гнусавым, пронзительным голоском напропалую стал подтягивать припев подсказанной этими окаянными буковками баллады про трехголового Дракона, у которого зачесался хвост!
В тишине бодро высвистывала флейта, зычный голосок карлика с каким-то отчаянием выговаривал каждую букву, каждое слово, разносившееся до самых дальних концов площади. И тут в мертвой недоуменной, точно предгрозовой тишине вдруг заливисто, радостно расхохотался в толпе какой-то совсем маленький мальчонка, сидя на плече у отца. И точно по сигналу, прорвавшись на волю, над площадью зазвенели десятки… сотни радостных детских голосов: они простодушно потешались и над тем, что у Дракона, оказывается, хвост, как у ящерицы, да еще три глупые башки, которые стукаются друг о друга!
Потом
Тем временем Ртутти допел свою балладу и, содрогаясь от страха, мгновенно нырнув за драконью тушу, исчез с помоста.
Дракон пускал клубы зловонного дыма, мотал всеми тремя головами, ожидая сладкоголосой песни Трувера, чтоб смягчиться сердцем и милостиво заключить жестокий договор. Но в голове Трувера уже все окончательно перевернулось. Теперь жаждал он подвига! В нем бушевала и рвалась в бой душа старого Менестреля. Как боевые трубы, пели слова его песни, в которую тот влил кровь своего сердца.
Он выхватил меч, бросился на Дракона и, одну за другой, отрубил ему все три оскаленные, пышущие серным дымом головы. У всех на глазах Дракон окутался облаком и, дохлый, распластался на помосте, а Трувер поставил ногу на его голову и спел песню Победителя Драконов, конца которой уже не было слышно, потому что все вокруг смешалось: глупый народ вопил от восторга в тысячу глоток, как будто перед ними издох, освободив их от гнета постоянного страха, настоящий Дракон.
Магистр сидел не шевелясь, с лицом белым как известь, а бледное лицо Епископа от злости позеленело.
Но они ничем не выдали своих чувств и не произнесли ни слова. Они ждали своего часа. И вот наконец ударил большой колокол в соборе святого Пуллинария — оповещал, что пора собираться на церемонию отбора по жребию тех несчастных, кого сегодня отправят на кушанье Дракону — настоящему, а не холщовому!
Сразу многие в толпе низко опустили головы, припоминая, не провинились ли чем-нибудь перед Магистром или Епископом. И многих мороз подирал по коже, пока они покорно плелись к собору, где святой Пуллинарий — через посредство своей чудотворной бронзовой статуи — сам должен был объявить имена грешников, избранных в жертву Дракону.
А тут еще, как на грех, издалека донесся знакомый скрежет и вой. Это живой и очень голодный Дракон ревел, требуя мяса, и в ярости царапал когтями Черные скалы вокруг своего логова!
— Эге-гей! — закричал в ответ Рыцарь Зевающей Собаки и затряс свою решетку. — Пустите меня! Слышишь ты, магистр? Пустите меня! К чертям ваши жребии! Я сам иду драться с Драконом!.. Эй вы, трусы! Пустите меня выйти на Дракона, я его выпотрошу!..
— Ты его скоро увидишь… Скоро! — прошептали тонкие губы Епископа, а Магистр, шествовавший с ним рядом во главе процессии под одним балдахином, улыбнулся одним уголком рта — тем, который не был виден толпе.
Напрасно вопил, требовал, тряс решетку и проклинал запертый в башне Рыцарь — площадь опустела, все столпились у собора вокруг статуи святого.
Кончился молебен, замолкли колокола, затаив дыхание все ждали, не отрывая глаз от бронзовой статуи, вокруг которой медленно клубился голубоватый дымок ладана.
— Блаженный, святой наш заступник Пуллинарий! — громко пропел, низко кланяясь, Епископ. — Угодно ли тебе подарить нам сегодня свои спасительные указания?
Бронзовая статуя святого возвышалась над толпой. Это была прекрасная статуя человека с лирой в руках. Лицо его было сурово, но рот приоткрыт в благостной улыбке. И из этого рта очень явственно донесся резкий голос: