Рылеев
Шрифт:
Рылеев изображает только предсмертные метания Окаянного.
Что касается Владимира Святого, то Рылеев в думе о нем (1822 или 1823), не вошедшей в окончательно составленный цикл, рисует муки его совести:
Братоубийством отягченный, На светлых пиршествах сидел он одинок И, тайной мыслию смущенный, Дичился радостей…Но, как говорит Рылеев, его преступление — остаток мрачного язычества, а язычество он по внушению свыше уничтожил крещением Руси. Он сделал Русь христианской, православной.
…Дума «Михаил Тверской» — рассказ о князе-мученике, зверски убитом в Орде за то, что он разбил войско московского великого князя, утвержденного ханом, — своего племянника, князя Георгия, раболепствовавшего перед татарами. Это один из эпизодов героического сопротивления игу ордынцев за шестьдесят лот до Куликовской битвы. Ожидая расправы, Тверской
5
Наш современник писатель Д. Балашов посвятил свой исторический роман «Великий стол» (Петрозаводск, 1979) истории соперничества Твери и Москвы. Забытый подвиг Михаила Тверского возрожден в этой книге с большой художественной силой.
Одна из лучших дум Рылеева — «Борис Годунов». Когда он ее писал, вышел еще только девятый том «Истории» Карамзина, тогда как образ Годунова, сходный с рылеевским, у Карамзина появится в томе одиннадцатом (он выйдет в 1824 году). Но у Рылеева был материал, изложенный с необходимой полнотой, — это «Сокращенная библиотека в пользу господам воспитанникам Первого кадетского корпуса» П.С. Железникова (изданная в Петербурге в 1804 году), — отличная хрестоматия, по которой учился Рылеев в этом самом корпусе. Греч впоследствии отметил даже, что эта книга способствовала развитию в Рылееве революционных идей. В русском литературоведении не раз отмечалось сходство думы Рылеева и трагедии Пушкина «Борис Годунов».
Особенно близок к думе Рылеева монолог Годунова «Достиг я высшей власти»:
…Шестой уж год я царствую спокойно. Но счастья нет моей душе… Мне счастья нет. Я думал свой народ В довольствии, во славе успокоить, Щедротами любовь его снискать — Но отложил пустое попеченье: Живая власть для черни ненавистна… …Ах, чувствую: ничто не может нас Среди мирских печалей успокоить; Ничто, ничто… едина разве совесть. Так, здравая, она восторжествует Над злобою, над темной клеветою. Но если в ней единое пятно, Единое, случайно завелося, Тогда — беда!.. Тема разлада между благими намерениями и нечистой совестью. У Рылеева в думе: «О заблуждение! — он возопил. — Я мнил, что глас сей сокровенный Навек сном непробудным усыпил В душе, злодейством омраченной! Я мнил: взойду на трон — и реки благ Пролью с высот его к народу, Лишь одному злодейству буду враг; Всем дам законную свободу… …Добро творю, — но ропота души Оно остановить не может: Глас совести, в чертогах и в глуши Везде равно меня тревожит. Везде, как неотступный страж, за мной, Как злой, неумолимый гений, Влачится вслед — и шепчет мне порой Невнятно повесть преступлений!.. Ах! Удались! дай сердцу отдохнуть От нестерпимого страданья!..Версии Рылеева, Пушкина и Карамзина совпали. Карамзин говорит о «злодейском убийстве» царевича Дмитрия в Угличе, о том, что Годунов, подославший убийц, являет собой «дикую смесь набожности и преступных страстей».
В упоминавшейся книге Железникова, которую Рылеев знал с детства, говорилось следующее: «Борис Годунов был один из тех людей, которые сами творят блестящую судьбу свою и доказывают чудесную силу натуры… Принимая венец, Годунов со слезами клялся быть правосудным, человеколюбивым, отцом народа. Он старался исполнить обет свой. Летописцы наши, столь неохотно отдающие ему справедливость, признаются, что Борис «любил в судах правду» и что в его время не лилась кровь на эшафотах… Царь Борис хотел ввести в России науки с художествами… хотел употребить все способы для просвещения России… И сего монарха, о котором Петр Великий отзывался с уважением, летописцы наши не стыдятся описывать безумным злодеем».
Историки наших дней подтверждают мнение Железникова. Погубила Годунова необдуманная мера по отношению к крестьянам — отмена Юрьева дня, когда крепостные могли переходить от одного помещика к другому. Неурожайные годы, голод довершили дело — крестьянские бунты переросли в целую войну. Появился Лжедмитрий…
Годунов у Рылеева, несмотря на муки совести, полон стремления к добру:
Пусть злобный рок преследует меня — Не утомлюся от страданья, И буду царствовать до гроба я Для одного благодеянья. Святою мудростью и правотой Свое правление прославлю И прах несчастного почтить слезой Потомка позднего заставлю.Пушкин впервые прочел думу Рылеева в «Полярной Звезде» на 1823 год. В письме к брату из Кишинева он сетовал, что в альманахе его стихотворение «Война» (в «Полярной Звезде» — «Мечта воина») «напечатано с ошибочного списка — призваньевместо взыванъе; тревожных дум,слово, употребляемое знаменитым Рылеевым, но которое по-русски ничего не значит». В строке Пушкина «ничто не заглушит моих привычных дум» — эпитет «привычных» был кем-то исправлен на «тревожных». Может быть, Пушкин думал, что это сделал Рылеев, так как он иронически назвал его «знаменитым» и сослался на его строки из думы «Борис Годунов»:
Пред ним прошедшее, как смутный сон, Тревожной оживлялось думой…И все-таки Рылеев нашел эпитет удачный: сегодняшнему читателю он не кажется бессмысленным.
Все думы Рылеева — трагедии (хочется назвать их «маленькими трагедиями»), сконцентрированные, сведенные к главному, все определяющему монологу героя. У Рылеева есть дума, которая даже как бы заменяет собой целую трагедию — конкретную, а именно «Димитрия Самозванца» А.П. Сумарокова (1771).
Создавая одноименную думу, Рылеев пользовался не «Историей» Карамзина, а трагедией Сумарокова. В двенадцати восьмистрочных строфах уместилась вся суть пьесы, причем Рылеев и за пределы ее не вышел. Это очень любопытный опыт поэтического конспектирования большого произведения. Конечно, от тяжеловесного языка Сумарокова не осталось в думе и следа, а вместо классического шестистопного ямба («александрийца») появился живой и поворотливый четырехстопный хорей:
Чьи так дико блещут очи? Дыбом черный волос встал? Он страшится мрака ночи; Зрю — сверкнул в руке кинжал!.. Вот идет… стоит… трепещет… Быстро бросился назад; И как злой преступник мещет Вдоль чертога робкий взгляд! Но убийца ль сокровенной, За Москву и за народ, Над стезею потаенной Самозванца стережет?..Так метался в Кремле, предчувствуя свою гибель, Самозванец. Он хотел покончить жизнь самоубийством, но — «смерть тирана ужаснула: выпал поднятый кинжал»:
Но как будто вдруг очнувшись: «Что свершить решился я? — Он воскликнул, ужаснувшись. — Нет! не погублю себя. Завтра ж, завтра все разрушу, Завтра хлынет кровь рекой — И встревоженную душу Вновь порадует покой! …И твоя падет на плахе, Буйный Шуйский, голова! И, дымясь в крови и прахе, Затрепещешь ты, Москва!»