Рысюхин, это можно пить?!
Шрифт:
«Хе-хе. Ну, что ж, добро пожаловать в Органы, сы… А, нет, это из другой истории. Добро пожаловать в семью, Инженер!»
Вот в этом он весь — со своими вечными шуточками, похоже, слепок с его личности был сделан в тот момент, когда эта самая личность находилась в редкостно ехидном состоянии. Но при этом и искренность чувствуется, и теплота в голосе.
«Да какой из меня инженер!»
«Недоделанный, конечно. Но главное есть — это вот самое созидательное начало, зуд творения. Без него даже с пятью дипломами инженера не получится, только чертёжник, пусть и переученный».
«Спасибо, конечно…»
«А вот с этим зудом, но без знаний, умений и понимания происходящего получается диверсант. Ходячее стихийное бедствие. Серийный маньяк-самоубийца».
«Ну, спасибо ещё раз!»
«Да не за что!»
«Вот про самоубийцу, на фоне того, что мы проектируем воздушного змея с корзинкой, в которой мне предстоит летать — особенно бодряще получилось!»
«Всегда пожалуйста! Но у нас, к счастью, твой зуд сопровождается моими знаниями! Так что
«Вот бывает, что у людей язва в желудке. Бывает — в кишечнике. А у меня она в голове!»
«Кто такая „она“? Где?! Познакомишь?»
«Тьфу на тебя!»
Вот так и живём.
В субботу одиннадцатого апреля состоялся обещанный выход в поля на практику, в рамках военного обучения. Ну, что сказать? Убили день на то, чтобы убедиться, что с вершины холма видно лучше, чем из распадка между двумя высотами. И что атаковать вверх по склону, кто бы мог подумать, труднее, чем наоборот. И стрелять тоже проще во втором случае, во всяком случае, мишени видны лучше, а вот попадать на ходу, со сбитым дыханием… Для этой цели мы, полазив по окрестностям, по очереди, десятками, бегали «в атаку» сначала снизу вверх, потом сверху вниз. И не в своей одежде, а в выданном комплекте снаряжения, которое положено иметь при себе унтер-офицеру. На каждый забег нам выдавалось по три патрона для имитации огня на подавление по условному противнику, который условно занимал условные окопы. Эту условность в кубе изображали потрёпанные жизнью и погодой небольшие мешки не то с песком, не то с каким-то хламом, воткнутые в не глубокую, на полтора штыка лопаты, канаву. На мешки были приспособлены не то трофейные, не то ещё как добытые иностранные каски, всех стран вперемешку, но все какие-то мятые и с пятнами ржавчины. Я, кстати, по пути вниз что-то психанул и, промахнувшись трижды из казённого штуцера, на редкость ушатанного, длинный ствол которого описывал почти неуправляемые восьмёрки, выдернул из наплечной кобуры свой револьвер. И, сбавив скорость до шага, умудрился-таки каким-то чудом подстрелить три мешка.
Штабс-капитан недовольно бурчал про нештатное оружие, но лекцию о том, что «огонь на подавление» который будут вести на бегу солдаты противника если и представляют собой опасность, то разве что для бегущих впереди товарищей, попасть в бойца в окопе можно только чудом. У меня же желание выделываться вовремя пропало, и я не стал хвастаться недавно освоенным заклинанием «Второго лезвия», которое на Западе называли «Призрачный клинок», а на Востоке не то «Духовный меч», не то «Меч духа». Суть этого заклинания, доступного магам металла и, иногда — тверди, в том, что из лезвия своего оружия — обязательно своего, не раз и не два напитанного силой владельца, формируется второй клинок из псевдоматерии, который отправляется в полёт по оси оружия. Сила такого снаряда, дальность и скорость полёта, количество выстрелов зависят не только от силы мага и его опыта, но и от степени «родства» с клинком. Я уже полгода пытался воспроизвести эту технику, но только недавно что-то начало получаться. Сейчас мой предел — три лезвия за минуту, опытный боевой маг может бить очередями по семь-десять снарядов, выпуская до трёх таких очередей подряд. Достоинства этого заклинания два: во-первых, оно едва ли не самое быстрое в создании, конкурент только «воздушный кулак», что не столько бьёт, сколько отталкивает. А во-вторых, по какому-то выверту того самого эгрегора, оно по своим свойствам приравнивается к «белому» оружию, на него распространяются все особенности концепции «оружия в руке». Почему так — не спрашивайте, я давно зарёкся пытаться понять логику магического фундамента мира.
Ну, и дед поддержал такую скромность поговоркой «Умеешь считать до десяти — остановись на семи». Да, конечно — но надолго останавливаться не получится, это заклинание — один из способов получить «автомат» по одному зачёту.
А после этой практики сокурсники, окружив меня, прямо спросили: мол, когда будем праздновать день рождения норвежского короля? Честно сказать, я был шокирован, но мои напоминания, что ректор просил не повторять выходку с тем загулом, понимания не встретили. Было заявлено, что мы будем гулять тихо-мирно, а если кто сам захочет присоединиться, то и пусть. Даже предложили скинуться. Минут через десять я подумал: а, собственно, почему бы и нет? Маша сегодня опять собралась в Дубовый Лог, Ульяна в гости без неё не придёт — неприлично, разве что с родителями или братом, но такое уже мне не особо интересно. Конечно, из пьянки тот ещё отдых, после которого отдельно отдыхать надо, но иногда — можно, для укрепления связей хотя бы. Договорились начать завтра в двенадцать ноль четыре, для красоты момента, во всё ещё моей комнате в общежитии. Часть «груза» я туда заброшу ещё сегодня, заодно предупрежу Надежду Петровну и договорюсь с ней о контроле над ожидаемыми «безобразиями», а часть привезу завтра. Заодно сделаю рекламу своим настойкам, а то в прошлый раз почти одна акавита в расход пошла. И заночую в общежитии — и за руль в подпитии не сяду, и поспать утром можно будет чуть дольше.
Интересно, если получится традиция (а в следующем году явно тоже будем отмечать этот день), сколько она продержится после нашего выпуска? Насколько популярной будет, как будущие студенты будут объяснять себе и другим её существование? Узнаем в будущем.
Глава 23
Праздник состоялся. И пусть я успешно договорился обо всём
Естественно, с началом празднования до оговоренного срока не утерпели, поскольку всё готово и накрыто оказалось уже в половину двенадцатого. Чтобы не ходить, облизываясь, вокруг стола выдвинута была идея, что негоже пить за чужого монарха, не выпив сначала за здоровье Государя Императора. С этим спорить никто не захотел, так что гулянка стартовала чуть раньше. Но тост «за новорожденного» ровно в двенадцать ноль четыре подняли. То, что господа студенты давно и всерьёз готовились к сегодняшнему дню стало очевидно, когда выяснилось, что трое из них выучили норвежский гимн! Точнее, где-то нашли текст, переписанный русскими буквами и заучили наизусть эти непонятные никому сочетания звуков. Но уже в начале второго куплета сбились на особо зубодробительном сочетании, но не расстроились, а исполнили три раза подряд припев (все три раза в немного разной редакции), получили свои овации, причём искренние, и, довольные, подняли тост «за искусство». Повеселились с этого пения все изрядно, а я не мог отогнать от себя вопрос: как бы реагировал Клим, который «в девичестве Кнут Викстрём», как его обозвал как-то раз дед? Тоже бы смеялся с нелепости акцента или обиделся за свою историческую родину? Но в мысли, что рождения новой традиции нам не избежать, этот момент меня значительно укрепил.
Гуляли без безумств и слишком громких воплей, но и не особо скрываясь. Желающие выпить за здоровье короля Норвегии то подтягивались, как правило — не с пустыми руками, то уходили, но переполненной комната не оказалась ни разу. Когда просто пить и закусывать надоело, народ потянуло на лирику, и кто-то рискнул спросить у меня, нет ли чего новенького? Дед подсказал, выпитое (очень в меру, примерно втрое меньше, чем у остальных; ну — вдвое) подтолкнуло…
— Весна в этом году была поздняя, сами помните — какой снег тридцатого марта выпал! — Сам я этого не помнил, поскольку снегопад начался часа через полтора после моего отъезда в имение, а к моменту возвращения улицы уже более-менее почистили. — Зато второго апреля уже плюс двенадцать было. Вот, в честь апреля, который наконец-то привёл к нам весну…
— Над землёй мороз, что ни тронь — всё лёд,
Лишь во сне моём — поёт капель…[1]
Слушали внимательно, на последнем повторе припева некоторые даже пытались подпевать. Лишь одна смутно знакома девушка протянула что-то вроде:
— Апрель навсегда — та ещё идея: холодно, слякотно, лес голый… лучше бы уже июнь, или август, когда урожай, фрукты-ягоды и всякое прочее, а ещё и тепло.
Но её зашикали и начали что-то объяснять про метафоры и знаковые образы, я не прислушивался. Попросили повторить — я повторил. Потом пришлось петь «что-нибудь повеселее», чтобы исправить настроение — я зарядил «Вперёд, коты!»[2] — песня короткая и, в отрыве от мультика, малоосмысленная, но орали её, повторяя единственный куплет раз за разом с небольшими вариациями текста и мелодии, минут семь-восемь, подвывая по-кошачьи и мяукая, пока не надоело слушателям. После чего гитару у меня отобрали, хотя, скорее, я сам спровоцировал на это, и от дальнейшего участия в концерте удалось самоустраниться.
Хитрый расчёт по назначению начала праздника на первую половину дня вполне удался: к восьми вечера на праздновались уже почти все, троим самым целеустремлённым собрали пакет и помогли донести до комнаты одного из них, где те и продолжили вечер. Я же, наведя при помощи добровольных помощников и помощниц относительный порядок, уже в девять связался с женой, а наговорившись, как и планировал лёг спать пораньше.
Перед сном подумал, что Маша не просто так зачастила в Дубовый Лог. Похоже, она там нашла в семьях соседей-баронов новых подруг, взамен потерянных со сменой статуса школьных, из которых осталось только четыре. Ну и хорошо — ей сразу и новые знакомства, и врастание в местное «общество». Сюда же и жена нашего главного бухгалтера, Варвара Матвеевна. Она сочетала в себе опыт и авторитет матери, но при этом статус имела подчинённый, так что давить этим самым авторитетом или положением не могла, так что идеально подошла под вакансию старшей и опытной подруги, которая и советом поможет, и приказать не сможет. Замечательно будет, если они все и дальше будут дружить, я после учёбы в Могилёве жить не собираюсь, и если у моей жены в имении и рябом с ним будут иные привязанности, кроме меня — это только на пользу.