Рысюхин, это можно пить?!
Шрифт:
Счастье ещё, что прорыв произошёл сейчас, в середине апреля, когда поле ещё голое, более того — из-за поздней весны ещё и не засеянное, местные только-только начали вспашку, так что укрыться среди растительности у крыс возможности не имелось.
Если бы они все выскочили одной толпой, сплошным валом — дружинникам, как ни странно, было бы намного легче. Даже сто двадцать тысяч тварей — это условный прямоугольник в триста рядов по четыреста голов в каждом. Миномётчики, даже не форсируя темп стрельбы и с учётом разброса или промахов, «съели» бы этот «пирог» минут за пятнадцать, едва ли дав тварям пробежать половину поля, израсходовав от силы четыре сотни мин и оставив остальным только жалкие остатки на добивание. Но вторженцы, к сожалению, жизнь людям облегчать не хотели, бежали от разных точек разными маршрутами, порой задерживаясь на случайной добыче или забредали в тупики болот и оврагов, «растягивались» при движении по лесу, предпочитая для перемещения дороги, просеки или хотя бы звериные тропы, поэтому «выдавливались» через фильеры лесной опушки крайне неравномерно со скоростью от двухсот до
Второй рейс Маша сделала уже колонной из четырёх автомобилей, прибрав себе дружинный грузовик, и привезла девятьсот двадцать мин, а также десяток ящиков с патронами примерно через час после начала боя. К её приезду в Дубовом Логе груз уже частично подготовили к погрузке, вынеся на открытое место и выложив по кучкам. Так что погрузка заняла меньше времени, чем опасалась моя начальница колонны, да и шофёры под «ласковым» взглядом баронессы осознали, что числиться в дружине — это не только доплата за несколько часов занятий в месяц и возможность возить с собой оружие для самозащиты, но и определённые обязанности. Так что как-то внезапно научились ездить со скоростью тридцать километров в час вместо привычных пятнадцати. Да, было страшно — но баронесса оказалась страшнее. Особенно, когда раздражённо рыкнув, мановением ухоженной ручки снесла с моста очередную кучу хлама, вновь наваленного жителями Рудни. И маленький кулачок, которым она грозила «строителям» вовсе не казался смешным или не страшным, даже не из-за дворянского перстня на нём.
Пока шла разгрузка силами привезённых с собой добровольцев, от которой её вновь отстранили, Маша успела съездить на грузовике с патронами в деревню, пообщаться с командиром дружины. По дороге отловила любопытных местных, которых без зазрения совести привлекла к разгрузке боеприпасов и те, впечатлённые происходящим вокруг грохотом, даже и не сопротивлялись. По результатам разговоров колонну разделили: грузовики отправились в имение, забрать последние семьдесят ящиков с минами в гражданский и все, сколько есть, патроны и ручные гранаты — в дружинный, который планировалось оставить в Чернове как пункт боепитания и дополнительный транспорт для эвакуации, если всё станет совсем плохо. Сама же Мурка намеревалась с двумя пикапами поехать в сторону Червеня — посмотреть, как идёт эвакуация и где, собственно, болтаются армейцы? Хотя, по совести если, ждать их было ещё очень рано: это на автомобиле пятнадцать километров — полчаса не слишком быстрой езды, пешком же под полной выкладкой идти часа три. А ещё надо поднять войска по тревоге и вывести их из расположения. Так что армейскую колонну ожидали встретить в лучшем случае на пересечении Червеньского тракта с Могилёвским. И там, переговорив с командиром, если он окажется вменяемым, погрузить часть бойцов на автомобили перебросить их к месту боя, после чего продолжать такие вот челночные перевозки, в какой-то момент прихватив с собой и освободившийся от мин грузовик, или даже оба.
На самом деле передовые части попались на полпути к Червеню. Это были идущие на рысях пароконные упряжки, тащившие такие же, как у нас, картечницы, но на артиллерийских лафетах и с передками. Сзади пылили двуколки с боеприпасами, а возглавлялось это всё группой верховых. И их главный, в чине поручика, был первым, кто пытался реквизировать пикапы «для нужд армии». Они успели изрядно поцапаться и наговорить друг другу разного, где были и «драпающая куда-то на двух пустых грузовиках дамочка» и «непонятно где болтающийся полтора часа сонный тюлень», но, к счастью, до физических методов выяснения отношений дело не дошло. Просто как-то внезапно оба поняли, что один хочет реквизировать транспорт для тех же задач, которые и так собирается делать другая. Так что, подозвав тактично удалившихся в сторонку, чтобы не услышать лишнего, вестовых поручик отправил одного догонять головную заставу с уточнённым маршрутом, а второму отдал своего коня, сам же пересел в кабину к Маше. Там моя радость окончательно отбила любые посягательства на семейное имущество, заявив, во-первых, что автомобили приписаны к дружине её мужа, которая уже больше часа ведёт бой с Волной в гордом одиночестве, а во-вторых, она, как выпускница курсов «Вымпел» сама может в чрезвычайных обстоятельствах подчинять себе отдельных военнослужащих и даже их группы, не говоря уж о том, чтобы командовать тыловым подразделением собственной дружины.
Движущееся ускоренным маршем — на подводах, ага — пехотное прикрытие встретили, не доезжая до пересечения трактов километра три. По приказу поручика в кузова пикапов набилось по двадцать два человека, которым предстояло ехать стоя, держась за дуги снятых тентов, но некому было указать на вопиющее нарушение правил безопасности при перевозке пассажиров, да и правил этих ещё не существовало. Ещё шестеро счастливчиков загрузились в кабины, к себе Маша с поручиком взяли
— Что это так бабахает? Там какая-то воинская часть с артиллерией подошла, что ли?
Маша ответила, как я и учил:
— Нет, там только наша дружина. Это самодельные бомбомёты, что-то вроде мортирок для фейерверков, только побольше. И бросают не шутихи, а что-то вроде ручных гранат.
— Только побольше?
— Да, и подальше.
— И насколько побольше и подальше? Бахает сильнее, чем полковая пушка.
— Семь с половиной кило аммонала в каждой бомбе, потому и бахает. А летит на четыре с половиной версты.
— Ого! Неплохая такая «самодельная мортирка»!
— Так муж у меня — изобретатель, больше тридцати патентов. Вот и эти грузовички тоже он проектировал.
Поручик переключился на раздачу указаний унтерам, и только при въезде в деревню, повернув голову на звук, увидел эти самые «мортирки».
— Ого! Это что за техника?
Маша, голова которой занята была уже другим, равнодушно ответила:
— Модуль огневой поддержки на типовом трёхосном легкобронированном шасси. — И не увидела задумчивости на лице поручика.
Высадив поручика и получив от него донесение командиру гарнизона, Маша взяла такое же от Старокомельского и вновь двинулась в Червень, где разворачивался штаб по борьбе с Волной. И стоило ей уехать, как буквально за спиной случилось то, что дало большую часть наших потерь. Смешанная группа тварей смогла найти дорожку между краем леса и болотом в пойме реки, пройдя незамеченными до самой деревни, нигде не выходя на открытое место. Обойдя правую «ножку П», они бросились на расчёт правофлангового миномёта. Один из подносчиков боеприпасов заметил их с расстояния метров восемьдесят, бросил ящик с минами, заорал и потянулся к штуцеру на спине. Криков его почти никто не услышал за грохотом миномётов, но выстрел — другое дело. Пока миномётчики осознали опасность, пока сменили оружие — а многие, чтобы «не мешали» составили свои винтовки в козлы на позициях, пока… В общем, первый разрозненный залп встретил нападающих в пятнадцати метрах от огневой, а там закрутилась круговерть рукопашной. Штыки, клыки, бебуты, когти, револьверные выстрелы в упор… На выручку своим бросились номера других расчётов, оставив у орудия по три человека, а также командир с вестовыми. Тварей покрошили, но пятеро были ранены, трое вроде бы легко, двое — серьёзнее. Один легкораненый, снарядный правого расчёта, заявил, что для его работы нога не обязательна и вернулся в строй. Ему из пустых ящиков соорудили сиденье и столик, и он продолжал готовить мины к выстрелу до конца боя. Двоих сильно потрёпанных после перевязки уложили на нары всё из тех же ящиков, двое «лёгких» взялись смотреть за флангами, чтобы вовремя заметить новую опасность. Но минут через пять-семь один из них вдруг захрипел, пустил зелёную пену изо рта — и умер. Не то тварь, укусившая его, оказалась ядовитой, не то какая-то персональная особенность, но… Маша потом корила себя, что слишком быстро уехала. Мол, окажись там она с её магией, а также два шофёра — могли бы отбить нападение быстрее, и раненых бы сразу увезли. Может, и так — но погибшего, если бы даже сразу после ранения посадить в кабину и везти в больницу, всё равно бы не довезли.
Поскольку во время этой заварухи один миномёт вообще прекратил огонь, а два других снизили темп до минимального и палили наугад, после перераспределения уцелевших бойцов по расчётам и мобилизации напуганных добровольных грузчиков в подносчики снарядов (по двое на ящик) и наблюдателей — зону огневого поражения пришлось переносить ближе к позициям сразу на пол километра.
И буквально через десять минут после прорыва крыс прибыло подкрепление, которое могло пресечь эту угрозу в зародыше: на своём щегольском серебристом автомобиле неожиданно приехал граф Соснович. И не один — Евгений Борисович привёз с собой четырёх магов из своей дружины. Связка из «воздушника», «огневика» и «водника», соединённых через менталиста в единую группу наглухо перекрыла правый фланг. Менталист обнаруживал тварей и в лесу, и в поле на серьёзном расстоянии, а три его товарища наносили удар, распределяясь в зависимости от характера цели и расстояния. Сам граф, будучи «природником», стабилизировал, как мог, раненых и отправился превращать заросли вдоль опушки в настоящую живую изгородь, поскольку в прямом бою от него всё равно, по его словам, толку не было.
Второй досадный эпизод произошёл уже под конец боя. Пара крысолюдов-шаманов, из числа полуразумных, отожрались макрами из павших тварей до границы третьего ранга, но, к счастью, на него не перешли, иначе было бы хуже. Но и так они смогли скрытно провести стаю своих соплеменников, рыл в сто двадцать, почти вплотную к одному из рейдовых грузовиков. Их обнаружили в тот момент, когда рухнул плетень, а один из шаманов запустил в середину броневика огненный шар. По счастью, броню он не пробил, хотя взрывом пластину и выгнуло внутрь. Помогло ли то, что внутри был один из трёх наших одарённых, считавший эту стенку своей бронёй, или просто не хватило сил — не важно. Но пламя, хлынувшее в амбразуры, здорово обожгло троих дружинников — двух стрелков, кроме огневика, и второго номера расчёта крепостного ружья. Первый номер, которого события застали сразу после выстрела по другой цели, то есть — безоружным, немыслимым образом выпрыгнул наружу и по кабине, как по горке зимой, скатился вниз.