Рывок в неведомое
Шрифт:
Свой дом в Чебаках Иваницкий велел построить из долговечного кедра. Возводили «замок» на манер средневекового иноземные мастера – то ли английские, то ли итальянские, – а расписывали московские художники. В «замке» свободно могли разместиться несколько сот человек.
В 1917 году Иваницкий спешно отбыл за рубеж. Часть своих богатств он заранее перевел за границу, что сумел, увез с собой, а часть закопал в тайге. Где спрятал, считалось, должен был знать его верный раб Мурташка (настоящее имя его было Федор Гордеевич Кочаев), оставленный в Чебаках присматривать на всякий случай за имуществом.
Мурташка на
Версию сочли правдоподобной, иначе бы Иваницкий увез Мурташку с собой или убил.
Легенда о кладе Иваницкого получила вполне реальное продолжение. В 1927 году вдова Иваницкого, которая жила в Китае, обратилась к Советскому правительству с письмом. Она предлагала отыскать тайник со слитками золота по плану, который ей завещал покойный муж. Половину она обещала отдать государству. Правительство разрешило. В сопровождении чекистов и других официальных лиц вдова Иваницкого приехала в Чебаки, попросила найти Мурташку.
– Ты помнишь, – спросила она бывшего слугу, – куда вы ездили с Константином Ивановичем последний раз?
– До смерти не забуду того проклятого места! Константин Иванович меня ни за что исполосовал кнутом.
– Это он нарочно сделал, чтобы ты не забыл. Веди нас туда. Я тебя отблагодарю.
Мурташка отвел.
– А где стояла палатка Константина Ивановича?
Мурташка показал.
Женщина отсчитала сколько-то шагов в одну сторону, потом, сверившись с листком, – в другую. Затем велела сопровождающим:
– Копайте под этим кедром.
Начали копать и нашли. В тайнике хранилось шесть пудов золота. Девяносто шесть килограммов!
Вдова выполнила обещание наградить и подарила Мурташке… 25 рублей, не прибавив больше ни копейки. Обобранный раб до конца дней своих не мог простить такого вероломства: ведь клад без него ни за что бы не отыскали.
А вдове Иваницкого в Красноярске объявили, что из шести найденных пудов ей положены не три, как она рассчитывала по первоначальной договоренности, а только полтора, то есть 25 процентов согласно закону о вознаграждении за случайно найденные ценности и клады. Обиженная вдова вернулась в Китай со своими 25 процентами. Ведь никакого соглашения перед началом поиска она не заключала.
По всей вероятности, исполнители очень гордились своей находчивостью. На самом деле Иваницкая произвела лишь разведку и показала наименьший из тайников. Обиженная, в России она больше не появлялась. И главная часть богатства, спрятанного Иваницким, продолжает бесхозно лежать в тайге.
…Голиков оборудовал себе кабинет на первом этаже. В соседних комнатах разместился штаб. На втором этаже были спальни.
И сразу начались заботы. В Чебаках открывался районный съезд Советов. С его трибуны должен был прозвучать ответ Соловьеву на ультиматум сельсоветчикам – сложить оружие.
Перед тем
После каждого такого убийства жизнь в селе надолго замирала: некому было собирать налог, проводить сходки, выписывать справки, выпрашивать в районе для потребиловки спички, гвозди, керосин и мануфактуру. Но поскольку деревня без председателя жить не могла, то по настоятельной просьбе односельчан отыскивались новые смельчаки.
Неделю назад в секретной оперативной сводке был приведен текст обязательства, которое дали жители одной деревни недавно избранному председателю: «В случае, ежели председатель сельсовета на службе будет убит или потеряет здоровье и не будет мочь себя прокормить, общество возьмет его семью и его самого на свое иждивение». Было перечислено, что и сколько будет собираться «миром» ежемесячно. Под бумагой подписались все жители села: у нового председателя было шестеро детей.
Человек, который садился на председательский стул и брал в руки председательскую печать, знал, что он в любой час может проститься с жизнью.
И когда в сельсоветы поступил ультиматум Соловьева, председатели решили объединиться и сообща дать отпор Соловьеву – не только каждый от себя, но и по наказу своих односельчан.
Ответственность за соблюдение порядка и безопасность участников съезда была возложена на Голикова. Его шифровка о том, что район к проведению съезда не готов, что для такого мероприятия Чебаки – место неудобное и даже опасное, во внимание принята не была. Съезду придавалось большое политическое значение. Возмущенный голос председателей должен был прозвучать из Чебаков, «из нутра», как говорилось в ответной шифровке, «бандитской империи». Соловьев должен был понять, что местное население не признает его власти.
Ожидались журналисты. Репортажи из Чебаков должны были остудить горячие головы на Западе, где кое-кто мечтал отделить Хакасию от Советской России. Предполагалось: если Соловьев лишится заграничной поддержки, то дальнейшее существование «горно-партизанского отряда» станет бессмысленным. В этом случае, возможно, «император тайги» пойдет на переговоры.
Единственное, в чем Ужур пошел навстречу Голикову, – прислал подкрепление.
Аркадий Петрович сам сидел над картой с маршрутами делегатов, сам отмечал в своем списке, кто уже прибыл в Чебаки, и селил всех в необъятном доме Иваницкого. Вопреки ожиданиям, по дороге в Чебаки ни с кем из делегатов не произошло никаких неприятностей. Разведсводки сообщали о непривычном затишье по всему району. И это затишье лишало Голикова покоя.
«Соловьев знает, для чего созывается съезд, – думал он. – Вряд ли «император» останется к нему безразличен. В таком случае он затевает что-то поновее и посерьезнее, чем завал на дороге или пулеметная очередь из зарослей. Соловьев любит сюрпризы, – подытоживал Голиков. – Скорей всего, ои и теперь готовит обидную выходку, которая произведет сильное впечатление, либо диверсию, от которой пострадают сразу многие делегаты. Во всех случаях местом действия он изберет Чебаки».
Когда Голиков это понял, холодный пот выступил у него на лбу. Но времени на переживания и переговоры с Ужуром уже не оставалось. Теперь все зависело только от него самого.