Рыжая пьеса
Шрифт:
Хали. Батя без работы у меня, дорож-ный отряд расформировали, а куда ему деваться со своим экскаватором? Он у меня только копать и умеет. Говорю ему: ты, батя, петь бы, что ли, выучился или плясать…
Егор. Ну, а ментура-то что?
Хали. Я думаю, надо типа объяву дать про такое дело, может, надо кому. Утром рванула на Восточный тракт и из баллончика по всем рекламным щитам стала писать: «Экскаватор, телефон такой-то». Гаишники прицепились и в отделение свезли.
Красивый. Лучше бы сирени на продажу наломала… И то подспорье семье…
Потомок.
Все посмотрели на него.
Потомок. (Шутка). В восьмом микрорайоне стройка большая, может, там экскаватор нужен?
Хали. Это в каком квартале, в «Б»?
Потомок. В «Д».
Егор. Тошно у вас тут… Полгода живу, а все не привыкну никак… Микрорайон восемь, квартал «Д», корпус пятьсот тридцать шесть… По-человечески, что ли, улицы назвать нельзя? Слова, что ли, кончились?
Красивый. А ты в центр поезжай, там все по-человечески – и Ленина тебе, и Дзержинского…
Егор. Мы раньше в Калуге жили, вот это город! Улицы нормально называются, то вверх идут, то вниз, потому что холмы. Ока рядом…
Хали. Чего приехал тогда из своей Калуги?
Егор. Говорил же сто раз, отцу по службе назначение вышло, мост тут у вас строить. Он давно хотел мост строить, конкурс выиграл за лучший проект. Река у вас тут подходящая, широкая, судоходная, серьезный мост построить можно…
Красивый. Река, а что толку? Купаться нельзя, смертельные случаи были, вода плохая…
Потомок. Заводы кругом злые. А раньше наша вода была – лучшая в губернии, ага. Рыбы водились – во! Где теперь пристань, рыбный базар был. И климат был хороший – летние жары не превышали двадцати семи градусов, снежный покров – толщиной не более двух аршин.
Хали, Егор и Красивый (хором, хохоча). И все вокруг принадлежало купцам Дыркиным!
Потомок. Ага, хохочите, хохочите. Моему прапрадеду князь Трубецкой до сих пор триста рублей серебром должен!
Красивый. Так слупил бы должок, в ресторацию бы сползали…
Потомок. Мануфактура купцов Дыркиных, это теперь фабрика Десятилетия Октября, и общественная библиотека Дыркиных, и фабрика зонтиков, и бани самые в губернии клевейшие, а перед революцией прапрапрадед парк конки купил, да помер, бедный, а прапрадед парк тут же пропил и влился в ряды неунывающего пролетариата…
Красивый. Не свезло тебе, Потомок.
Помолчали.
Слушайте, люди, расскажите про Достоевского… Что там в «Преступлении и наказании» вообще, в чем там сермяга? Мне в четверг с литераторшей надо пообщаться.
Хали. Так и пообщайся как следует, ты парень видный…
Красивый. Да ну тебя… Если я не отвечу – кранты, а как ответить, если я не читал? Ну не могу я это читать, вот открываю по честному, как дойду до восемнадцатой страницы, сразу в животе как-то кисло становится…
Потомок. А что там на восемнадцатой странице?
Красивый. Да все трындят чего-то, трын-дят…
Опять помолчали. Хали кидает дротики в облезлый памятник.
Егор. А у нас под Калугой дом есть, в селе Обожалово…
Нора. А мы раньше в Абхазии жили. Море совсем рядом было, вот как та свалка. Вокруг школы – сад, абрикосы растут. Директор школы Эдмонд Гамлетыч – добрый, всех называет «дочка», «сынок»… Всегда тепло, под Новый год розы цветут. А потом война началась, в школе госпиталь стал, все разъехались, кто куда… Там море было совсем рядом, представляете?
Хали. (Вдруг с давнишней, накопившейся злобой). Глохни, чучма! Достала со своим морем!
Нора. Кто так говорит – сам чучма. У нас в Абхазии все вместе жили. Вместе кушать садились, вино пить, песни петь. А ты же сама татарка, Халида, а куришь хуже русской, у нас к такой и не посватается никто…
Хали (кривляется, дразнится). Вай, штидно, вай, как штидно, мы тут в Абхазии такие скромные девушки, жирные, как ишаки, и с усами…
Егор. Сеанс кошачьего бокса начинается.
Красивый. Без намордника не выпускать…
Потомок. Да какая она татарка, вы чего? Татары – великая нация, они Русь покорили, а Хали у нас чучма правобережная… Ну-ка скажи, как по-вашему «здрасьте»? Ыксту-мыкыксту?
Хали кидает в Потомка мелкие камушки.
А как твою бабушку зовут? Говори, не стесняйся. Венера Сатуровна? Или все-таки Пыпындра Кыкындровна? А мы узнали от совы, что нет слов на букву «ы»!
Хали кидает в него камешки покрупнее.
Егор. Слушайте, я вам лучше расскажу, какой тут прикол вышел… Сегодня мой папа первый раз пошел в школу. Произвести впечатление на Жанну и все такое. Он специально время высвободил, полдня мыл машину, брился и наряжался, запоминал адрес школы. В конце концов, он добрался до школы, но по дороге забыл имя-отчество Жанны, все напутал, не смог объяснить, куда идет, и чуть не подрался с охранником. Когда ему удалось проникнуть внутрь, учительница из восьмого почему-то приняла его за опоздавшего подросткового врача и затащила в класс, полный голых восьмиклассниц. Папе удалось отбиться, и он пошел уже прицельно к Жанне, но по дороге какой-то работяга, чинивший проводку, обсыпал его штукатуркой. А мой папа здорово молодо выглядит, и Жанна, увидев его, замахала руками и сказала: «Молодой человек, встреча выпускников в следующий понедельник…» Потом папа позвонил мне и долго кричал: «Дурдом! Дур-дом! Дурдом!»
Все веселятся от души.
Красивый. Папа у тебя – приколист известнейший.
Хали. Он в политехе, что ли, преподает?
Егор. Мост строит, ну и преподает чуток, как главный архитектор проекта.
Потомок. У меня знакомые в Политехе, говорят, в него там все студентки влюбились…
Помолчали.
Красивый. Потомок, ну ты же любишь книжки читать, ну расскажи мне «Преступление и наказание», друг ты мне или нет…
Потомок. Понимаешь, Крас, это жутко философский роман…