Рыжая помеха
Шрифт:
Я выгибаюсь, раскидываю руки по бокам, словно крылья, смотрю на него, такого жестокого сейчас, такого напряженного… Красивого до боли.
Смотрю, облизываю губы, ужасно хочется, чтоб поцеловал, но он только увеличивает ритм, вбиваясь в меня все сильнее и сильнее, смотрит то мне в глаза, то вниз, туда, где жестко и влажно соединяются наши тела. Взгляд у него безумный. Горячий, словно пекло.
И я горю все сильнее. Меня даже не его движения заводят, а сам он. Сильный, напряженный, с перевитыми мускулами руками, с твердым
Пожалуйста, Макс, скажи, что ты… Пожалуйста…
— Пожалуйста, — опять шепчу я, — пожалуйста…
— Свет мой… Люблю… — хрипит он, и я выгибаюсь от невыносимой боли, которая в этот раз заменила мне оргазм. Она разбила меня на тысячу осколков, заставила содрогаться в мучительной агонии удовольствия.
Макс кончает следом, выйдя на последних секундах. Обессиленно падает на меня, утыкается губами в разметавшиеся по покрывалу волосы.
— Люблю, — шепчет опять.
Я отворачиваюсь. Больно. Так больно.
Мой сотовый звонит совершенно некстати, причем, несмотря на игнор, не успокаивается.
Я дышу, стараясь вообще никак не реагировать, мне не важно, кто решил внезапно вспомнить про Свету. Не до них. Я и руку не смогу поднять, так больно.
— Выключи его, нахер, — бормочет Макс, подхватывая, наконец, орущий телефон.
Я смотрю на незнакомый номер, и сердце болит опять.
Что-то не так. Тревожно. Надо ответить.
— Светлана? — мужской голос вежлив и официален настолько, что меня начинает тошнить от страха, — Максим Курагин рядом с вами?
— Да…
— Передайте ему трубку, будьте добры.
Молча отдаю Максу телефон:
— Тебя…
Он меняется в лице, подхватывает трубку:
— Да?
Мужчина на той стороне вызова начинает что-то негромко и настойчиво бубнить, Макс молча встает и отходит к окну.
— Нет. Нет. Просто мне надо. Нет, не могу. Нет. Не сегодня. Нет. Да чего хотите, делайте! Нет!
Я смотрю на его разрисованную красивую спину, на подтянутые ягодицы, крепкие бедра. Господи, он идеален.
Света, за что тебе это? За что?
Я не дура, я понимаю, кто ему может звонить, кто может найти его даже здесь, несмотря на то, что мы не афишировали наши отношения. Мой телефон есть у Краса. Крас в курсе, или догадывается…
И сейчас Макс им нужен. По делам. Их делам.
— Да. Нет. Черт… Ладно. Я понял. Ладно! Сейчас буду. Да.
Я даже не плачу, просто смотрю, как мой мужчина, с которым мы только что летели вместе, отпускает мою руку.
Дальше я лечу одна.
— Свет, — оборачивается ко мне Макс. Он порядком обескуражен, видно, тоже не ожидал, что его найдут у меня, — мне надо срочно… Но я вернусь, и мы поговорим.
— Да, хорошо.
— Свет, — он садится на кровати, тянется ко мне, — не думай ничего. Я пока не могу тебе ничего сказать, но скоро все изменится… И ты все поймешь.
— Да, конечно.
— Все будет хорошо.
— Да, обязательно.
Он быстро собирается, наклоняется поцеловать меня, глубоко и жадно, шепчет:
— Я скоро.
Я киваю.
Слушаю, как хлопает входная дверь.
Подхожу к окну, наблюдаю, как выруливает со двора его красный красивый байк.
И нет. Не плачу.
Смысл в слезах, если уже разбилась?
Одеваюсь, прихватываю сумку и документы, вынимаю симку из телефона и бросаю на тумбочку.
Разбиваться, так на самые мелкие осколки. Чтоб потом не трудиться.
Не склеивать.
Когда работа имеет тебя
— Так, премии за двойные, что тебе насчитали уже в бухгалтерии, я снимаю, — скрипит Васильич, а я не выдерживаю, кривлюсь презрительно.
— И не надо мне тут морды свои демонстрировать! Девочку свою пугай, — все на той же ноте продолжает начальник, — за дело получаешь. Не будешь больше с радаров пропадать. Протокола не помнишь? Пока ты на внедрении, постоянно на связи должен быть.
— Я и так был…
— Все, щенок, завершили, некогда мне тебя воспитывать, — круглит нравоучения Васильич и приступает к основной части представления, — по планируемой операции…
— Васильич, а как вы меня вычислили? — не удерживаюсь я, прикидывая, где прокололся со Светочкой и вспоминая свое охренение, когда она передала мне трубку сегодня вечером.
— А ты думаешь, самый умный, что ли? — сбивается с настроек Васильич, оглядывая меня так, словно я не человек, а, например, таракан необычной расцветки. Вроде и прикольно, но гадливо.
Я молчу, уже понимая, что зря спросил. Ничего, кроме очередной порции пиздюлей, не словлю, похоже.
— Хотя… Судя по тому, что ты умудрился дочку Старицкого поиметь… Ты точно редкий дурак, — продолжает Васильич, добивая меня и одновременно вызывая протест, потому что сам я знаю, насколько дебил в этой ситуации. Но куда деваться, если никак без нее? Если без нее — вообще все серое и пустое? О как, Макс, а ты романтиком заделался…
— Вся контора в курсе, что он с нее пылинки сдувает, — продолжает Васильич, — насмотреться не может. Зовет принцессой, прям не стесняясь никого. А тут ты со своей рожей уголовной вперся в святая святых…
— Мое дело, обсуждать не собираюсь, — бурчу я. Тоже мне, Америку открыл…
— Ну да… Только, когда тебя Старицкий будет тонким слоем по асфальту размазывать, мне придется что-то решать… Зря я, что ли, столько усилий с тобой, кобелем шелудивым, трачу…
— Не придется. У нас все серьезно, я на ней женюсь.
Васильич смотрит на меня целую минуту поверх очков с непроницаемым лицом, а потом роняет:
— Дурак.
Выдыхает и прежним скрипучим тоном продолжает, словно не было этого лирического отступления: