Рыжая Соня и ветер бездны
Шрифт:
Кадах повертел его в пальцах, открыл крышку, придирчиво понюхал тягучее содержимое сосудика.
— Приятный запах,— не без удивления констатировал он.— Хорошо, будь, по-твоему. Ставлю против твоей змейки два серебряных.
— Идет.
Они бросили кости несколько раз. Кадах почти виновато посмотрел на Соню.
— Я опять выиграл…
— Что ж, мне, в самом деле, пора спать,— вздохнула Соня.— Бери свой выигрыш. Пусть твоя ночь будет приятнее моей.
Кадах сунул флакончик в кошель на поясе, похлопал Соню по плечу и вышел в черную ночь.
* * *
—
Ментаптэ застонал во сне и вдруг, разом пробудившись, рывком сел на своем аскетическом ложе.
— Кто пришел?
— Ты ждал ее? Вон она идет! Слышишь?
Ментаптэ прислушался. Ничего, кроме неумолчного стрекотания цикад, не доносилось до его слуха.
— Я ничего не слышу,— сердито заявил он, снова укладываясь на постель.— Глупый старый Биджаз! Совсем уже утратил рассудок! Что за дурацкая фантазия — ворваться ко мне среди ночи с криком о том, что кто-то якобы пришел!
— Говорю тебе, господин мой, она идет! Я слышу ее! Неужели ты настолько глух? — Маленький черный слуга устремил на Ментаптэ презрительный взгляд.— Впрочем, о чем я! Конечно, ты ничего не слышишь. Ты же глух… Я слышу ее внутренним ухом.
Ментаптэ помрачнел:
— Не смей разговаривать со мной в таком тоне! Помни, кто вытащил тебя из грязи! Кто поручился за тебя, когда стража уже волокла тебя к помосту, чтобы отрубить тебе за воровство правую руку! А кто устроил тебя на работу в «Веселого вепря»? Быстро же ты забыл обо всех благодеяниях, которые я оказал тебе!
— Я ничего не забыл,— огрызнулся карлик.— Ничего.
В последнее слово он вложил столько ненависти, что Ментаптэ вздрогнул. Может быть, впервые он посмотрел на Биджаза пристально, с истинно человеческим интересом.
— Так ты ненавидишь меня? — тихо спросил он.
— Я презираю тебя за бесхребетность и слепоту, за полную глухоту, за неумение распознавать истину и отделять ее от шелухи житейской неправды… Но это неважно, господин мой, ибо превыше моего презрения и моей боли — служение великому Сету. А ты служишь ему… на своем месте. И пока ты служишь ему — я твой раб, если этого требует мое служение.
— А когда оно перестанет этого требовать?
Биджаз пожал плечами:
— Кто знает, чего захочет от меня наш бог! Может быть, я оставлю тебя на произвол твоей страшной судьбы… а она страшна, не сомневайся, Ментаптэ, ибо ты замахнулся на истинное величие! И горе тебе, если твоя роль окажется тебе не по плечу! Может быть, я убью тебя… Не знаю. Тише! — перебил он сам себя.— Говорю тебе, она идет.
Теперь уже и Ментаптэ различал чьи-то легкие шаги на песке. Действительно, кто-то приближался к двери.
Биджаз взял со стола масляную лампу, запалил ее и выбежал из комнаты, освещая себе дорогу.
За дверью Ментаптэ слышал негромкий разговор. Биджаз что-то говорил — видимо, сыпал приветствиями и добрыми пожеланиями. Вот уж этого добра у маленького чернокожего слуги всегда под языком навалом! Голос неизвестной
Наконец дверь распахнулась, и в комнату вбежал Биджаз, неся над головой горящую лампу. Следом, неуверенно, будто во сне, вошла невысокая смуглая женщина с ладонями, выкрашенными охрой. Глаза ее, неестественно широко раскрытые, блуждали по сторонам, в углу большого чувственного рта выступила слюна.
— Кто это? — требовательно спросил Ментаптэ у карлика.
Он видел, что разговаривать с женщиной не имеет смысла — она находилась в трансе. Безумная? Находится под воздействием колдовских чар? Откуда она взялась? И кто навел на нее эти чары?
— Говорит, что ее зовут Вайба, господин,— ответствовал карлик.
— Откуда она взялась? — сквозь зубы процедил Ментаптэ.— Проклятье! Я хочу знать, зачем она явилась сюда!
Биджаз передернул острыми плечами с самым дерзким и независимым видом.
— Тебе видней, господин. Для чего эта женщина явилась к тебе посреди ночи?
Ментаптэ схватил его за плечи и сильно встряхнул, словно тряпку. Голова карлика мотнулась. Биджаз жалобно пискнул, точно птица, попавшая в сеть.
— Не болтай чепухи! Ты прекрасно понимаешь, о чем я спрашиваю! Должна была прийти та, рыжеволосая! Мне нужны рыжие волосы, огненные! Мне нужна кровь Рыси! А это кто, я тебя спрашиваю? Почему она здесь?
Спро… си… ее! — выдохнул полузадушенный карлик.— И отпусти меня, наконец, господин! Иначе я умру и не смогу больше приносить пользу — ни тебе, ни великому Сету, не говоря уж о бедном маленьком Биджазе, которому тоже нужна эта самая польза! Ох, как нужна, господин!
Тяжело дыша, Ментаптэ ослабил хватку. Карлик выскользнул из его рук, уселся на пол и, обхватив руками голову, принялся громко причитать:
— Бедный я, несчастный! Невезучий я! Никогда не видел я в жизни радости! Всяк мною помыкает — и все оттого, что рожден я черным, что рожден я карлой, что рожден я сморщенным, как стручок! На беду зачали меня, в жестокий час исторгло меня материнское чрево! И родители мои были рабами, а повитухой стала черная лисица, что шастает меж кладбищенских холмов!
— Замолчи! — рявкнул Ментаптэ.— Что за глупости!
Женщина между тем, тихонько напевая, прошлась по комнате. Ее тяжелые серьги еле слышно позвякивали. Босые ноги ступали бесшумно по земляному полу, однако ножные браслеты звенели при каждом ее шаге. Неожиданно она вскинула руки, показав красные от охры ладони, ж принялась танцевать перед Ментаптэ, покачивая полными бедрами. Волна чувственности против воли молодого жреца захлестнула его. Он застонал сквозь сжатые зубы.
Женщина смотрела прямо на него распахнутыми темными глазами, однако, казалось, совершенно его не видела. Она кружилась и кружилась, изгибаясь всем телом, под слышную только ей музыку. Ментаптэ начала бить мелкая дрожь. Карлик довольно захихикал. Наконец женщина завершила свой танец и остановилась, тяжело дыша. Ее лоб и живот покрылись испариной.