Рыжее знамя упрямства (сборник)
Шрифт:
– Видел я ваш устав! – со всевозможной язвительностью сообщил Смолянцев. – Отдаешь сопляку-матросу приказ, а он посылает тебя куда подальше…
У Словко прошлись по щекам холодные иголочки.
– Во-первых, – выговорил он, – Рыжик не сопляк, а мой товарищ. Во-вторых, я в той обстановке обязан был отдать приказ, чтобы матрос ушел в моторку. А он… он же видел, что я рискую, что могу не справиться. И решил, что исполнять не должен. Ради меня… и ради вас, Виктор Максимович… он так решил.
Полковник сказал с увесистым покашливанием:
– Детский
– Как капитан Пульман? – ровным голосом спросил Словко.
У всех, кроме Каперанга, одинаково дрогнули брови и губы. Конечно, все помнили о Пульмане. Штатский слегка выкатил глаза.
– Не тебе об этом судить… мальчик.
– Но мне судить, что делать на судне. Когда я командир…
Каперанг Соломин приподнял над столом ладонь.
– Товарищи офицеры, мы отвлеклись. Я понимаю, вы судите с армейских позиций, но флотилия "Эспада" не армия. И не военный флот… И даже не военно-патриотический клуб…
– А какой же? – впервые подал голос майор.
– Это вообще не клуб. Это морской отряд, – сказал Словко. Каперанг быстро глянул: "Помолчи". Но поддержал капитана Словуцкого:
– Да. В этой организации свои правила и традиции…
– Оно и видно, – опять вмешался Смолянцев. Крепко, видать, жгла его досада. – Традиции. Рассусоливаете с этим ряженым матросиком в коротких штанишках, вместо того, чтобы… – и не договорил, закашлял.
Каперанг Соломин сел за столом прямо. Чуть улыбнулся.
– Еще в детстве я слышал от своего педагога Московкина, что мера человеческой доблести определяется не длиной штанов. В этом плане даже девятилетний матрос Рыжик не уступит многим мужчинам в брюках с кантами… А что касается конкретно Вячеслава Словуцкого, то он не матросик, а капитан. Капитан флотилии "Эспада". Той, в которой тридцать лет назад был капитаном и я…
– Тогда все понятно, – усмехнулся Смолянцев.
– Товарищи офицеры, я рад, что всё всем понятно. Подведу итог. За резкие выражения в адрес подполковника Смолянцева Словуцкий извинился. Что касается плавания, то он, по моему убеждению, действовал адекватно обстоятельствам и в соответствии с хорошей морской практикой. Так что здесь я не вижу оснований для претензий к нему… Если больше нет вопросов, я полагаю, капитан Словуцкий может быть свободен… – И каперанг кивнул Словко.
Тот вскинул два пальца к берету. Это был неофициальный, но вполне приемлемый в "Эспаде" способ сказать "здравствуйте" и "до свиданья". Затем Словко повернулся через левое плечо и сделал несколько шагов к порогу. Аккуратно прикрыл за собой дверь.
Оказалось, что Рыжик (как и следовало ожидать) не сидит в ангаре с книжкой, а топчется недалеко у двери. Он вскинул вопросительные глаза.
– Все в порядке. Никаких проблем, – небрежно сказал Словко. – Идем…
Они
– Вячеслав!..
Их догонял смуглый майор. Он подошел, оглянулся на штабной домик и зачем-то объяснил:
– Там пока перерыв… А у меня к вам вопрос, Вячеслав. Можно?
– Д-да… пожалуйста.
– У меня сын, Валерка. Десяти лет. Я хотел спросить: всех ли берут в вашу флотилию? И что надо для зачисления?
– Да ничего не надо! – с облегчением сказал Словко. – В начале сентября приводите в отряд, улица Профсоюзная, дом шесть. По вторникам и пятницам, с четырех до шести. Или с десяти утра, если в школе вторая смена…
Майор две секунды постоял рядом, улыбнулся как-то не по-военному, потом козырнул (он был в пилотке) и зашагал к штабному домику. А у Словко опять засигналил мобильник.
"Опять Корнеич! Неужели снова что-то с "Робинзоном"?" Дуло по-прежнему крепко.
Звонила мама:
– Вы где, мореходы? Вас еще не посадило на скалы?
– Ма-а, мы давно на базе! И больше на воду не пойдем!
– Слава Богу! А то я сама не своя, вон как тополя гнет!
– Мама, у нас все хорошо!
Он кончил разговор, сунул телефон под рубашку, зацепил пальцами свой медный крестик. И… будто очнулся. Взял крестик в кулак. "Ведь правда все хорошо… Спасибо…"
"У меня все хорошо, потому что я счастливый… Потому что все кончилось благополучно. Потому что рядом живой-здоровый Рыжик… Потому что яхты "Эспады" прочные и надежные… Потому что у меня есть мама, которая все понимает. И самый лучший папа, у которого лишь один недостаток – компьютерные игры… (И еще есть Ксюшка Нессонова с ее привычкой взглядывать быстро и лукаво, но об этом – ни одному человеку!) И вообще все так здорово на свете!.. И было бы совсем замечательно, если бы дома оказалось письмо от Жека…"
Они с Рыжиком стояли на ветру. Словко наконец спохватился:
– Идем, а то опять просвистит. – Он взял Рыжика за плечо, а тот вдруг сказал:
– Вон яхта идет, большая! Корнеич…
Высокий парус "Робинзона" вылетел из-за ближнего острова , как гонимое сквозняком перо.
И в ту же минуту в открытые ворота въехала синяя "копейка" Кинтеля. Подкатила вплотную, обдав теплом и бензиновым духом. Кинтель распахнул дверцу.
– Корнеич еще не вернулся?
– Вон идет, – кивнул на озеро Словко.
Кинтель возбужденно объяснил:
– Они с Московкиным, несмотря на все приключения, успели по телефону провернуть одно дело. А нас погнали в детский дом исполнять…
С другой стороны машины выбрался Салазкин. И осторожно вытянул за собой мальчонку меньше Рыжика. Похожего на робкого птенца-кулика. На остреньком лице мальчика была готовность к чему угодно. Будто мог он и заплакать, и улыбнуться – в зависимости от того, что услышит. Салазкин взял его за плечи, поставил перед собой, лицом к Словко и Рыжику.