Рыжик
Шрифт:
Возле Косоручки собрался кружок мальчиков. Это были всё юные, начинающие воришки, которым Федька преподавал уроки воровства. Один из мальчиков вынес «учителю» табуретку, и урок начался. Косоручка уселся спиной к дому, а лицом к «ученикам».
— Не тот вор, кто ворует, а тот вор, кто попадается, — ораторствовал Косоручка,
— Глянь-кось, что Мошка делает! — шепнул Спирька на ухо Рыжику.
Дело в том, что в то время, когда Федька говорил, Каракуль незаметно подкрался к нему и осторожно запустил два пальца в карман его пиджака. Все видели проделку Мошки, но никто и виду не подавал, что замечает это.
— Вон вчерась, к примеру, — продолжал Косоручка, — Петька и Анютка засыпались. Отчего? Оттого, что ловкости у них не было…
— Тащит, ей-богу, тащит!.. — дрожа от волнения, снова прошептал Спирька, увидев, как Мошка осторожно и тихо стал вытягивать из кармана Косоручки черный кошелек с блестящим медным затвором. Каракуль держал кошелек концами двух пальцев.
— А ловкость, братцы, — продолжал «учитель», — для нашего дела — первая статья… Ежели ты карманник, ты должен пальцы запускать в карман так, чтоб тебе самому не слышно было, а не так, как Мошка…
При последних словах Косоручка быстро повернулся на табуретке и левой рукой так схватил Мошку, что тот, вскрикнув от боли, уронил кошелек на землю.
Свидетели этой сцены разразились дружным хохотом. На бабьем желтом лице «учителя» появилась улыбка.
— Вот чуткий какой!..
— Его не обкрадешь!..
— Что, Мошка, засыпался?..
Восклицания и насмешки сыпались со всех сторон.
— Пойдем, Спиря! Что нам тут делать? — тихо проговорил Рыжик, обращаясь к приятелю.
Но тот до того был заинтересован, что и слушать его не захотел.
— Да погоди, не ной!.. — отмахнулся, точно от комара, Спирька и стал следить за дальнейшими действиями воришек.
На дворе между тем народу становилось меньше. Оборванцы услыхали колокольный звон и отправились «стрелять» на церковные паперти. Остались только воришки да несколько баб с грудными детьми.
Косоручка продолжал урок. С уверенностью истинного знатока разъяснял он «ученикам», как должны они действовать при том или ином случае. Очень долго объяснял он мальчишкам, как надо вынимать стекло из закрытого окна, чтобы никто не услыхал, и как надо пролезать через форточки. Свои объяснения подкреплял он примерами из личной практики. Примеры эти больше всего интересовали слушателей. Потом Косоручка стал говорить о качествах, необходимых каждому «порядочному» вору.
— Хороший и честный вор, — говорил Косоручка, — должен быть осторожным, но не трусом, должен забирать из чужой квартиры все ценное, но не должен быть жадным, потому что жадность губит нашего брата. Вор должен быть честным, и если он «работал» с товарищем, он должен поделиться поровну, а если засыплется, никого не выдавать… А главное — вор должен быть сильным и ловким…
— Вот он сильный… — перебил оратора Ванька Немец, указав на Рыжика. — Он может ведмедя уложить.
— Да неужто? — шутливо воскликнул Косоручка и с улыбкой взглянул на покрасневшего и окончательно смутившегося Рыжика.
Санька мгновенно сделался предметом всеобщего внимания. Любопытные глаза мальчиков, всех цветов и оттенков, внимательно рассматривали Саньку со всех сторон.
— Все это враки… Какая у него сила!.. — послышался чей-то голос.
— Да я, ежели он хочет, один на один с ним пойду! — задорно воскликнул Мошка.
— Ай да Каракуль! Вот молодец! — послышались восклицания.
— Ну, где ему, холере, с таким парнем тягаться! Хвастает, дошлый… — нарочно подзадоривали Мошку некоторые из товарищей.
— Кто, Мошка хвастает?.. Вот уж неправда! — восклицали другие.
Эти возгласы наэлектризовывали Каракуля, и, точно молодой петух, он выступил вперед. Присутствующие предупредительно выстроились полукругом и таким образом заранее очистили место для поединка.
— Ну, иди: я тебя вызываю один на один! — дрожащим, взволнованным голосом проговорил Мошка и стал посередине круга.
Вся его маленькая, тощая фигурка, облаченная в невозможные лохмотья, выражала один сплошной задор. Кулачонки были сжаты, и черные глаза сверкали, как две искорки. «А ну-ка, выходи!» — казалось, говорили его откинутая немного назад фигурка и задорно поднятая, черная как смоль мелкокудрая голова.
Рыжик струсил и попятился назад, что немедленно вызвало среди присутствующих насмешки и остроты.
— Вот так силач!.. Мошки испугался!.. — закричали одни.
— Ведмедя уложить может, а Мошки струсил.
— Ишь, попятился-то, что твой рак.
По мере того как Рыжик отступал, Каракуль становился смелее и задорнее.
— Чего отступаешь? — сверкая глазами и крепко сжимая кулачонки, выкрикивал Мошка. — Мы, брат, раков видали, нечего нам их представлять.
Каракуль положительно наскакивал на смущенного и растерявшегося Рыжика. Санька совсем не Мошки боялся, а его пугала вся эта толпа оборвышей, для которой Каракуль был свой человек, а он чужой. Спирька испытывал почти то же самое, что и Рыжик, и уже неоднократно упрекал себя, зачем он вчера похвастал силой приятеля. Его разбирало зло на Мошку.
«Я б тебе, черномазому, наклал бы по первое число, ежели б ты попался мне в другом месте», — мысленно говорил Спирька Мошке и невольно сжимал кулаки и крепко стискивал зубы.
Федька Косоручка не принимал во всей этой сцене никакого участия. Он только улыбался и, по-видимому, с наслаждением следил за всеми действиями Мошки и Рыжика.
А Каракуль между тем совсем уже близко пододвинулся к Рыжику и кулаками почти дотрагивался до лица противника.
— Отстань!.. Я не хочу драться… — бледный и чрезвычайно взволнованный, твердил Рыжик, тихо отступая.