Рыжики для чернобурки
Шрифт:
Лютик завопил:
— Ура! Автобус!
От вопля — «аф-аф-аф-то-бу-у-ус!» — стало смешно и горько одновременно. Полыхнуло желание сбежать отсюда прочь, наплевав на все обязательства, хоть к Камуловой бабушке, лишь бы у ребенка была другая жизнь и другие радости — не сбор грибов и не поездка на автобусе.
Мысль испарилась после стука в окно. В печке потрескивало полено, заглушавшее дворовые звуки — она протапливала утром и вечером, опасаясь, что Лютик простудится — а это значило, что незаметно мог подкрасться кто угодно. Хоть враг, хоть друг. Ситуация осложнялась тем, что Адель впервые за долгое время осталась на ферме одна. Рой уехал к родителям,
Адель подавила порыв взять из тайника пистолет и встретить незваного гостя с оружием. От полиции парой выстрелов не защитишься, только срок себе добавишь за вооруженное сопротивление. Если кто-то из лесных братьев пришел за помощью — стрелять не будешь. А если заподозрили в предательстве и решили казнить, в окно бы не постучали. Сразу бы выбили дверь и нашпиговали свинцом, а потом подожгли дом.
Адель отступила на шаг, чтобы не маячить силуэтом в окне — занавесок на ферме отродясь не было — толкнула рассохшуюся форточку, спросила:
— Кто там?
— Это я, Ильзе. Принесла записку от Брендона.
— Я должна встретиться с ним в городе, — узнав голос и немного успокаиваясь, проговорила Адель. — В полдень. Что случилось?
— Впусти, отогреюсь — расскажу. Сыро, туман как кисель. Замерзла, пока от трассы дошла.
— Сейчас.
Ильзе Адель знала не первый день — до ареста в одном отряде снайперами были. Скорее всего, та действительно принесла записку от Брендона. Не впустить в дом, не накормить было нельзя, но открывать дверь душа не лежала. Ильзе с первой минуты знакомства вызвала у неё стойкую неприязнь — у лисицы даже шерсть на холке дыбом вставала — со временем чувство только усилилось, и Адель каждый раз напрягалась, ожидая подвоха. К счастью, они с Ильзе почти не встречались. Кремовая лиса благополучно избегала ареста, перемещаясь с одной потайной базы на другую, меняла отряды — снайперы были нужны везде и всегда — и редко приезжала в Чернотроп и его окрестности.
Лютику гостья не понравилась. Сморщил нос в ответ на приветствие и улыбку Ильзе, ушел в свою комнату и вернулся в кухню перекинувшись, уже на лапах.
— Огненный, весь в тебя, — отметила Ильзе, взглянув на лисенка. — Маленький альфочка, а копия мамочки.
— Артур тоже был огненным, — спокойно ответила Адель. — У Лютика воротник как у него, с подбородка начинается.
Она знала, что среди «лесных братьев» циркулирует слух, что она забеременела в тюрьме от охранника — расчетливо, потому что по новому закону лисиц и волчиц, родивших ребенка, не разлучали с детьми и отправляли под домашний арест. До тех пор, пока ребенку не исполнится четырнадцать лет. Закон действовал, Адель освободили из-под стражи в зале суда, когда она была на седьмом месяце. Судья принял во внимание угрозу выкидыша и позволил перевести её в Лисогорскую городскую больницу, где она лежала на сохранении под надзором полицейских.
Лютик родился за неделю до смерти Артура, мужа Адели. Свекор погиб вместе с Артуром — неожиданно захотел встретить внука на пороге роддома, и сел в машину, которую занесло на скользкой дороге и швырнуло под колеса встречного грузовика. В результате Адель, переведенную под домашний арест на ферму, отвезли туда полицейские. Как ни странно, даже не особо цеплялись и не хамили по дороге — помогли купить в магазине смесей и молока, протопить печь и прибрать в доме, чтобы поставить подаренную соцзащитой кроватку.
Свекра и Артура похоронили за казенный счет, после судебного расследования, оправдавшего водителя грузовика. Адель поддержали Рой и семья Джерри — привозили продукты и детские вещи, оформляли наследственные документы по доверенности. «Лесные братья» в то время на ферму и носа не казали. Никто не поинтересовался, как Адель справляется, есть ли у неё деньги, нужна ли помощь. Ходоки появились летом, когда Адель с Роем сушили рыжики — в первый год вдовства она на варенье не замахивалась, только вербену и рыжики осилила, самое простое и дорогое.
Тогда-то и выяснилось — случайно, в подслушанном разговоре между курьером с запиской и Роем — что Адель считают «вовремя залетевшей», и хвалят Камула, который прибрал Артура со свекром на небесные поля, чтобы уберечь от позора. Адель приняла информацию к сведению — как и то, что Рой её защищал, хоть и вяло — и задумалась, не послужит ли сплетня основанием для обвинения в предательстве. Годы показали, что заглазное обвинение в супружеской измене так и осталось на уровне слухов. Визитеры были как на ладони, никакой предполагаемый осеменитель-тюремщик на ферме не появлялся, и лесная общественность, скорее всего, уже сосватала их с Роем: тот же однорукий, мало кому годится, а Адели в самый раз — чтобы прикрыть грех.
— Все равно ты молодчина, — не спуская глаз с Лютика, проговорила Ильзе. — Родила, еще десять лет о тюряге можно не думать. Выкрутилась.
— Говоришь, как будто завидуешь, — пожала плечами Адель и включила электрический чайник. — Было бы чему. У тебя, вроде бы, тоже сын есть?
— Есть, — согласилась Ильзе. — Только он на меня не записан.
— Это можно исправить. Съезди к отцу, напиши заявление, заплати немного денег адвокату. Через месяц получите новое свидетельство о рождении.
— Твои бы слова да Хлебодарной в уши, — скривилась Ильзе. — Не все так просто.
В разговоре под чай выяснилось, что бывший сожитель Ильзе давно уехал с хутора, прижился в Ключевых Водах и завел себе другую жену, с которой успел наплодить пару детей. Ильзе подозревала, что при попытке заявить материнские права её пошлют далеко и надолго — законная жена Бранта была богатенькой кремовой лисой и могла нанять адвокатов подороже, которые выиграют дело в суде.
— Я, когда этот закон вышел, хотела подстраховаться. Но сначала сидела на базе возле Антанамо, потом дела занесли в Усть-Белянск, потом пряталась в схроне, потому что меня полиция по всему Лисогорскому воеводству искала. А сейчас уже и не знаю, стоит ли затеваться. Мелкому десять. Через четыре года будет ни на что не годен. Проще нового родить.
— Если для подстраховки, то да, проще нового, — кивнула Адель. — Только оформить все до мелочей. Чтобы прокурор не подкопался.
— Обязательно. Ах, да. Записка. У Брендона отец сломал ногу, он поехал на хутор грузить товар. Сказал, что будет на ярмарке со второго до последнего дня.
Ильзе достала из внутреннего кармана куртки немного помятый конверт, протянула Адели.
— Ясно. Как только медовики за вербеной явятся — сразу вручу. Когда принесут ответ, передам Брендону.
Она выдала Ильзе оставшуюся от ужина жареную картошку с грибами — грибов-то навалом, а вот картошку нужно было закупить и заложить в погреба — еще раз заварила чай и ушла укладывать Лютика. Тот развлекал себя сам — сидел в темноте, толкал лапой узорчатый светящийся шар, привязанный бечевкой к люстре, следил за хаотичным движением. И снова защемило сердце. Адель почувствовала, что достигла предела.