Рыжий ослик или Превращения: книга о новой жизни, которую никогда не поздно начать
Шрифт:
Шухлик всё больше угнетался и уничижался. Неуверенность словно хлестала его кнутом и колола острой палкой в загривок, как когда-то Маймун-Таловчи, да будет свет в душе его!
Золотой ослик день и ночь страдал от любви к див- ной ослице. Не мог оторвать глаз от её изумрудного пера. И думал, думал, чем бы украсить свой букет.
И вот однажды утром — ещё петух Хороз не успел прокричать — Шухлика осенило. Он вспомнил об огненном цветке любви! Вот с этим цветком его букет преобразится! Такой не
Возможно, он тронет сердце крылатой ослицы. Об этом единственном в мире цветке рассказывал сурок дядюшка Амаки. По его словам, цветок любви раскрылся в Базизагане — в саду Ворона.
Если смотреть с окраины сада Багишамал, из-под пирамидальных тополей, далеко в пустынном мареве время от времени показывался, как остов корабля, потерпевшего крушение, сухой и голый, мёртвый сад.
Его деревья, будто надломленные мачты и косые телеграфные столбы, зловеще чернели, проступая на нежно-бирюзовом рассветном или же розовом закатном небе.
Сад-призрак. Вернее, бывший сад, погибший почему-то.
Шухлика давно тревожила несчастная судьба сада Ворона. Что с ним случилось? Отчего скончался?
— Сколько себя помню, этот сад всегда именно такой — мёртвый, — сказал как-то дядюшка Амаки — Слышал только, что там ужасно! Трясины и зыбучие пески. Кишмя кишат скорпионы, змеи, летучие мыши, пауки да крысы. Словом, всякая гадость! Но в одном месте на кусте саксаула, — зашептал сурок, — горит огненный цветок небывалой красоты. Цветок любви Оч. Ну, очень, очень яркий. Чистое, говорят, пламя. Сплошной свет! — И дядюшка важно надул щёки. — Кукушка Кокку, пролетая, сама видела!
Шухлик расспросил кукушку. Впрочем, ничего нового не узнал. Да, огненный цветок посреди чёрного сада Базизаган. Кокку больше куковала о том, как её едва вороны не заклевали. Там их, как комаров, — тучи!
В конце концов ослик выяснил подробности у Ди-вана-биби.
— Грустная история, — сказал дайди, полевая из лейки лютики-цветочки на голове. — Я знал человека, который вырастил изумительный сад — в себе и вокруг себя. Настолько хорош был этот сад, так благоуханен и свеж, что человек, а звали его Одам, возгордился!
По лицу Дивана-биби текли струйки воды. Казалось, он плачет о том человеке.
— Одам сложил высокую глинобитную стену, чтобы никто просто так не заходил в сад, не обрывал плоды, не пил из родника. Он пускал людей через ворота, собирая плату — деньгами, золотом, верблюдами или овцами. В его саду к деревьям были прикованы цепями раскладушки. И путники, оплатившие вход, покупали ещё и ключ, дабы открыть амбарный замок и отдохнуть на раскладушке, потому что Одам запрещал ложиться на его шёлковую траву.
Сидевшие поблизости еноты так горестно трясли головами и полосатыми хвостами, что в глазах рябило.
— Да,
Отложил лейку и поднялся в полный рост, оказавшись вдруг под два метра.
"Чем это он себя поливает?" — удивился Шухлик.
— Совершенно не важно, чем! — тут же ответил дайди. — Важно — с каким чувством! Так вот, и года не прошло, как сад Одама начал увядать. А вскоре и совсем зачах — голые, чёрные деревья, как после пожара.
— Горим?! — выскочил откуда-то заспанный тушканчик Ука, услыхавший краем уха о пожаре. — Где огонь?!
— Спокойно, дорогуша, — погладил его Диван-биби. — Можешь безмятежно дрыхнуть! А что касается пожара, то он действительно случился в душе Одд-ма. Всё спалил, оставив пустыню, жаждущую не воды, а богатства! Любой сад пропадёт, если думать только о деньгах. И теперь мёртвым садом владеют вороны. Не советую приближаться к Базизагану — опасно!
— А что с этим человеком? — спросил Шухлик, пропустив совет мимо ушей. — С Одамом?
Дайди, вылепливая нечто из глины, отозвался нехотя:
— Был человек Одам, а превратился в Одамхура, то есть в злодея, погубившего сад в душе своей и вокруг себя. Одамхур — злодей перед самим собой. Воздвиг он высокий дворец на песке. Живёт один в покое и достатке. Но его покой холодный, могильный. Вокруг голая пустыня. Не приживаются даже кусты верблюжьей колючки. Тишина, как в склепе. Только шуршит песок, собираясь в ползучие барханы. И дворец день ото дня ниже и ниже. Всё, что лишено души и света, налито тяжестью, подобно чугунной гире, и уходит навеки в песок.
Так сказал дайди, открыл ладони, и оттуда выпорхнула маленькая, вроде горихвостки, птичка…
И вот теперь ранним утром, увидав именно эту горихвостку на вишнёвой ветке, Шухлик припомнил все рассказы о саде Базизаган, об огненном цветке любви.
Сад Ворона как раз маячил на светлеющем горизонте, точно скелет гигантского древнего ящера. Не мешкая, золотой ослик отправился в путь.
Он спешил. Скакал вприпрыжку. Переходил с рыси на галоп, а чёрный сад никак не приближался. Висел над пустыней в дымке, будто мираж. Казалось, даже отодвигается, ускользает от Шухлика. Нарочно морочит голову.
Уже солнце перекатилось через весь небосклон и, покраснев, прилегло на бок. От каждого бугорка, от каждой ямки поползли синие тени.
Быстро, как из засады, выскочила полная яркая луна, не давая Шухлику разглядеть звёзды, среди которых летела, наверное, осьмикрылая Ок-Тава.
Вероятно, он долго бежал, задрав голову. Потому что совершенно неожиданно возникла перед ним оплывшая от дождей и ветра глинобитная стена, из-за которой так мрачно — оторопь брала! — глядел пустыми мёртвыми глазами сад Ворона.