Ржавый Рыцарь и Пистолетов
Шрифт:
— Меня будут судить за то, что я чуть не прикончила киллера?
— Не думаю, что дело дойдет до суда, — отозвался Ворохов, — вы помогли задержать особо опасного преступника. В Уголовном кодексе есть статья 38, которая определяет, что причинение вреда лицу, совершившему преступление, при его задержании и пресечении возможности совершения им новых преступлений не является преступлением. Но стрельба из незаконного оружия при большом скоплении народа… Тут как посмотрит прокурор. Слава богу, все обошлось, никто, кроме киллера и, возможно, одного из его
— Так я еще и сообщника подстрелила? — изумилась Даша.
— Да, на полу брошенных «Жигулей» мы обнаружили приличную лужу крови.
— Я рада, что оказалась вам полезной, — сухо сказала Даша, — и, вероятно, воспользуюсь вашим советом. Ведь пистолет и впрямь мог подкатиться мне под ноги. Но поверит ли следователь столь удачному стечению обстоятельств?
— А это уже его проблемы, Дарья Витальевна, — улыбнулся Ворохов, — главное, что мы схватили этого чудилу! Благодаря вам схватили!
Глава 19
Тяжелые железные двери захлопнулись за ее спиной. Лязгнул замок. Весь мир остался там, за порогом мрачного здания с зарешеченными окнами и крепкими дверями с несколькими запорами, глазком и окошечком, в которое подают миски с тем, что не зря прозвали баландой, такой у этого пойла вид, запах и вкус.
В этих стенах, окрашенных в серо-зеленые грязные тона, перестаешь чувствовать себя человеком. Каждый здесь выживает по-своему, каждый, будь то мужчина или женщина, кто ждет своей участи на деревянных нарах в переполненных камерах. Здесь витают запахи немытого тела, грязной одежды и параши, хлорки и испражнений и свет едва проникает в узкое оконце, забранное несколькими решетками изнутри и снаружи и расположенное под самым потолком.
Перед тем как она перешагнула порог камеры, у Даши изъяли какую-то оставшуюся в карманах мелочь, серьги и кольцо, то самое, которое ей подарил Паша, а также часы и цепочку с крестиком, составили опись, сложили все это в пакет, опечатали и спрятали в сейф.
Следователем прокуратуры была высокая женщина лет пятидесяти, усталая и раздраженная. Она курила «Приму» и старалась не смотреть Даше в глаза, когда задавала ей свои вопросы. Ничего нового в них не оказалось. Даша подтвердила то, что успела сообщить Корнееву и Ворохову. С пистолетом тоже обошлось. Она объяснила все, как посоветовали оперативники, и, похоже, следователя это удовлетворило. По крайней мере, никаких уточняющих вопросов больше не последовало.
Конечно, ей очень не хотелось проводить двое суток в ИВС. Но следователь вслед за Корнеевым убедила Дашу, что ей придется пробыть сорок восемь часов в этих, не слишком приятных условиях в целях собственной безопасности. К тому же по ходу следствия могли возникнуть новые вопросы, требовавшие немедленного ответа, и Даша должна быть под рукой. Правда, она поинтересовалась, как же будут обстоять дела с ее безопасностью по истечении отведенных законом суток и не возникнет ли новая необходимость перевести ее теперь уже в СИЗО.
Следователь хмыкнула и прикурила
— Не язвите, гражданка! Потребуется, переведем в следственный изолятор. И молите бога, чтобы не открылись новые обстоятельства. — Она очень выразительно постучала пальцем по листкам только что подписанного Дашей протокола.
И Даша смирилась. Действительно, осталось уповать только на бога и непредвзятое следствие. А ИВС? Что ж, как писателю, ей надо на собственной шкуре испытать то, что порой испытывали герои ее книг, а значит, пройти через изолятор временного содержания, кажется, именно так расшифровывалась эта аббревиатура, хотя она узнала и другое его название. Милиционеры между собой процедуру водворения в камеру изолятора называли «спуском в трюм». И это определение гораздо больше соответствует действительности.
Глаза медленно привыкали к царившему в камере сумраку. Кроме нее, в «трюме» пребывали еще четыре женщины, которые молча опустились на низкие нары, стоило конвойному захлопнуть за новенькой двери.
Даша продолжала стоять, не зная, как себя вести в подобной ситуации. У женщин поблескивали глаза, Даша поняла, что ее очень пристально изучают, но не могла разобрать, старые они или молодые, так как лица ее новоявленных соседок скрывались в тени: другого освещения, кроме жидкого света из грязного окна, в камере не было.
— Здравствуйте, — наконец сказала Даша. — Меня зовут Дарья Витальевна.
— Мы тута без отчества, — раздался со стороны нар хрипловатый, словно простуженный, голос. — Тута, милочка, без пардонов… Я вот по ксиве Ульяна, а кто меня Улькой кличет? Следаки да вертухаи! Менты и те все больше погонялу вспоминают: Чапайка я по-нашему, по-блатному, значится.
Невысокая плотная женщина с несоразмерно широкими плечами поднялась с нар, приблизилась к Даше и обошла вокруг нее, оглядывая с ног до головы.
— А ты ниче, шкварочка, справная! — Она потянула ее за рукав пуховика. — Скидавай! У нас тута, как в коммунизме, че твое, то мое, а че мое, тоже мое!
— Не снимайте куртку! — раздался чей-то тихий голос со стороны нар. — Здесь прохладно, а эта тварь живо ее под себя приспособит!
— Хто тварь? Хто тварь? — Чапайка, раскинув руки, пошла на нары. — Я ж тебе, лосиха, пасть порву!
— Отвяжись, дура! — отозвался другой, более молодой и звонкий голос. — Достала уже! Сейчас в дверь постучу!
— А ты, Галька, не рыпайся! — Чапайка остановилась. — Я тя ночью придушу, и ничегошеньки мне не будет. Бабам вышку не дают, и бессрочник тож не светит! А мне че? Где пять, там и шесть… Велико дело!
— Попробуй! — Из мрака выступила высокая молодая женщина в дорогом, но замызганном брючном костюме. — Подойди! Я тебе так врежу, что мало не покажется!
— Оставьте ее, Галя! — раздался опять тот же голос, судя по всему, принадлежавший пожилой женщине. — Эту мерзавку ничем не проймешь! — И обратился уже к Даше: — Присаживайтесь на нары, к нам поближе!