Ржевская мясорубка. Время отваги. Задача — выжить!
Шрифт:
— Привези пару бутылок хванчкары, больно хочется попробовать — говорят, любимое вино Сталина.
Часа через два адъютант вручил мне отпускные документы, литер на поезд, аттестат на довольствие и пообещал отправить на попутке в Вязьму:
— Подвезут прямо к поезду. — И вежливо добавил: — Если можно, захватите и для меня бутылочку.
Глава шестнадцатая
Москва
Апрель 1943 года
И вот я в Вязьме. Город — весь сожжен и разрушен. Не осталось ни одной улицы. Нет и вокзала — одни развалины. Платформы тоже разбиты. Мы, небольшая группа офицеров, стоим в ожидании
В 21.00 к нам тихонько приблизился какой-то дивный паровозик с четырьмя вагонами и платформой с зенитными пулеметами. Словно из воздуха, к каждому вагону подтянулись особисты: проверка документов. Вроде все в порядке, мне позволено ехать. Радостный, приветствуемый проводницей, я поднялся в вагон. Свершилось чудо! Я еду в Москву! Теперь уж точно!
Все мне казалось диковинкой, будто я в первый раз на железной дороге. В вагоне темно: окна были плотно зашторены, на весь длинный коридор еле мерцали сине-фиолетовым светом две крошечные лампочки в потолке. Прошлой ночью спать мне не пришлось, поэтому, бросив в изголовье нижней полки вещмешок, я сразу улегся, предвкушая, что наконец отосплюсь за двое суток. И тут же вскочил! Передо мной стоял огромного роста военный в полковничьих погонах, по всему вагону разносился его громовой бас:
— Слава богу, застал хоть одного живого человека! Эх, ну никак не отпускают вашего брата с фронта!
Я вытянулся перед полковником, отдавая честь.
— Да будет вам, юноша, не смущайтесь, — приветливо сказал полковник. — Позвольте представиться: Иванькин Семен Захарович.
Сосед чувствовал себя вполне комфортно — видно, привык ездить. Снял шинель, аккуратно повесил на единственный крючок где-то вверху, туда же ловко устроил фуражку и, причесав несколько волосков на голове, взялся за чемоданчик. Пока, отвечая на его вопрос, я объяснял причину отпуска, он извлек из походного чемоданчика бутылку водки, два маленьких стаканчика, несколько завернутых в бумагу бутербродов.
— Что ж, старший лейтенант, выпьем за знакомство! — бодро возгласил Семен Захарович. — Твой рассказ характеризует тебя как приличного сына и свидетельствует об уважении к тебе начальства. Значит, заслужил! А знаешь ты, старший лейтенант, кто есть Андрей Васильевич Хрулев?
— Так точно. Главный армейский кормилец.
— Допустим. Так вот, полковник Иванькин — человек Хрулева. Так что знай, в какой ты компании!
Из дальнейшего разговора я понял, что полковник — фигура приметная. Оказалось, он возвращался из командировки — больше месяца колесил по штабам и армейским тылам Западного и Калининского фронтов. А направил его в командировку генерал Хрулев по личному поручению товарища Сталина: разобраться с одной жалобой.
— Слышал ты про операцию «Марс»? — спросил Иванькин.
— Слышал, но знаю о ней мало. Наша дивизия в ней не участвовала, не положено интересоваться.
— Вот как?! — удивился Семен Захарович. — Так вот, слушай. В июле — августе сорок первого Новосибирский обком партии обратился к товарищу Сталину с просьбой разрешить сформировать добровольческий сибирский корпус. Сталин дал согласие. В Новосибирске сформировали дивизию, а в Красноярске, Омске, Тюмени и Барнауле — четыре отдельные стрелковые бригады. Так возник Шестой добровольческий Сибирский корпус, костяк его составили коммунисты и комсомольцы.
Пойдем дальше. Так получилось, что с первого дня после выгрузки под Селижарово добровольцы попали в беду: почти сорок тысяч человек забыли поставить на довольствие. Семь дней они добирались до переднего края, не получая никакой регулярной пищи. Командование 41-й армии выдавало из резерва по 400–500 граммов хлеба в сутки — и все! Последствия оказались катастрофические. Сотни больных, многие не выдержали и умерли, не дойдя до передовой. Когда корпус прибыл в назначенный пункт, пришлось срочно, с помощью медиков, приводить обессилевших людей в норму.
Потрясенный, я молча слушал Семена Захаровича.
— Пойдем дальше, — продолжал полковник. — 25 ноября сорок второго корпус бросили в бой в той самой операции «Марс». Руководил операцией первый заместитель наркома обороны маршал Жуков. Задачу поставили: прорвать оборону противника. Какое там! Солдаты слабо обучены, полно дистрофиков. В общем, кончилось все страхолюдством: за несколько дней боев корпус потерял почти семьдесят процентов своего состава. С потерями разбирается Ставка, лично Верховного интересует главное: дознаться, кто не поставил сибиряков на довольствие. Интенданты обвиняют командиров, те — интендантов: мол, и звонили, и сообщали устно. Но заявки я так и не обнаружил. А без бумажки, известно, и на фронте никак нельзя. Так?
— Вроде бы так.
— Тебя, конечно, интересует, зачем я тебе все это рассказываю? Видишь ли, старший лейтенант, мне важно знать, что думает о таком факте не только высокое начальство, их речей я наслушался досыта, но и полковое звено.
Высказался я осторожно:
— Согласен, что заявка необходима. Но бывает, и заявка есть, и подана вовремя, а солдату от этого не легче, потому что исполнения не дождешься.
Семен Захарович насторожился:
— Может, ты и прав, но обсуждать сие публично, как ты точно заметил, «не положено».
Вот так, даже мой пионерский ответ его разозлил.
Сегодня я ответил бы полковнику иначе: не делайте из Сталина наивного человека! Верховный все знал — и об ужасающих потерях, и о тяжкой солдатской жизни на фронте, и о том, где подали заявку, а где нет и кто в этом виноват. Известно, что Сталин получал подробную информацию с фронтов по трем каналам. Командующие фронтами и командармы врали: что-то приукрашивали, что-то перекрашивали. Политорганы — болтуны. Полностью доверял Иосиф Виссарионович одному ведомству, курировал это ведомство Лаврентий Павлович Берия.
Выпили еще по стаканчику, помянув сибиряков по предложению Семена Захаровича, что делало ему честь, и полковник повернул разговор:
— Давай, старший лейтенант, поговорим о делах мирных. Я — прямой человек и в других уважаю честность. Так что отвечай все по правде. Женат?
— Нет.
— Дети есть?
— Нет.
— Бабу на фронте имеешь?
— Нет.
— Не прилип к бутылочке?
— В пределах «наркомовских» ста граммов.
— Выходит, чистенький, как стеклышко. Вывод: перспективный жених! Видишь ли, старший лейтенант, у меня взрослая дочь. Романтическая натура — «Цветочек», так я ее называю. Учится в художественном училище. Не дурнушка. Ухажеров полно, но никто ей пока не нравится. Живем без матери, Прасковья Ивановна, царство ей небесное, умерла год назад. Я волнуюсь за дочь. Давай конкретно, мы взрослые люди, поймем правильно друг друга. Станешь моим зятем — заберу тебя с фронта в Москву. Сделаешь, парень, приличную карьеру, поступишь в военную академию. Лет через десять наденешь генеральские погоны. Цветочек нас встретит, так что увидишь мою Людочку и сам решишь, как поступить.