Ржевская мясорубка
Шрифт:
Я смотрел на генерала Поплавского, слушал, и все больше он привлекал меня. Не только своей спокойной, дружеской манерой общения, четкой речью, но и внешним видом. Ладно сложенный, с задорным носом на открытом лице, руки — кузнеца-молотобойца. Слова его звучали искренне, честно, и каждый из нас понимал значение того, о чем говорил генерал, для будущих успешных действий дивизии, даже армии.
Нельзя не сказать и еще об одном обстоятельстве. Мы не были разведчиками-профессионалами, поэтому просьба генерала вызвала в наших сердцах особый азарт. Мы были молоды, крепки и в той поре жизни, когда казалось, что все по плечу. Наконец, мы имели фронтовой опыт, а значит, не осрамимся, — в этом никто не сомневался.
Ко всему, нам хотелось помериться силами с противником, переиграть его в поединке. Понимал
Я сразу предложил Разумовскому идею: выдать себя и нескольких солдат за перебежчиков, подобраться к переднему краю с ножами, пистолетами и гранатами — а там уж как выйдет. Он отверг мой план. «Охоту», так назвали операцию, начали в ту же ночь. Я отобрал пятерку молодых бойцов-добровольцев, сумел зарядить каждого своей уверенностью и желанием добиться успеха, рассказал об обещаниях комдива; они тоже высказали свое сокровенное желание: побывать хоть ненадолго дома — всегдашняя мечта солдата! Она, эта мечта, и стала моим главным козырем.
Полдня мы обсуждали, советовались, искали лучший вариант действий, все понимали: малейшая оплошность — получишь пулю в лоб. Ночью удачно выбрались на противоположный берег. Но добраться до траншей противника мы так и не смогли. Всю ночь немцы запускали осветительные ракеты, иногда на парашютиках — эти зависали надолго, а в короткие перерывы между запусками, когда темнота ненадолго скрывала нас, удавалось продвинуться всего на несколько метров — и опять ракета освещала нейтралку, мы замирали, сливаясь в своих маскхалатах со снегом, и ждали, ждали… Шли часы, наша вылазка затянулась, продолжалась уже недопустимо долго — такими темпами нам и до утра не добраться, и я дал отбой — понял, что бесполезно, нужно придумывать что-то другое.
На следующий день только собрался пойти посоветоваться к разведчикам и штабистам, как операцию отменили. Оказалось, той ночью, когда мы потерпели неудачу, полковые разведчики наконец захватили «языка» — обер-фельдфебеля Вилли Бранта из Кельна. Удача! Новость моментально облетела весь полк.
Подробности захвата рассказали разведчики. Немец, крепыш и толстяк, отчаянно сопротивлялся — пришлось с ним разделаться, но командир взвода разведки лейтенант Шевченко с двумя сержантами притащили «амулет», пистолет и солдатскую книжку. Удалось установить, какая часть стоит перед нами. Конечно, это было не все, чего ждал комдив, но все же — первый удачный шаг. Молодцы ребята! Оба сержанта — комсомольцы.
Решил с ними встретиться, хотелось подробнее узнать, как все происходило.
Несколько дней разведчики ходили в героях. Генерал Поплавский сдержал обещание. Лейтенант Шевченко уехал к жене и детям куда-то в Рязанскую область…
Уже несколько недель в штабах шли разговоры об отходе противника с занимаемых рубежей, то же сообщал солдатский телеграф. Постепенно мы все уверовали, что на переднем крае силы у немцев остались небольшие, и командование сочло, что необходима разведка боем.
С рассветом на наблюдательном пункте собрались комполка Разумовский, комиссар Груздев, два корректировщика из артдивизиона, штабисты и я. Зачем комиссар привел меня с собой? Было не по себе. Бойцов мы не видели, но знали, что рота уже изготовилась к атаке.
И вот приказ отдан:
— Атаковать!
Ракета! В предрассветных сумерках, без всякой артподготовки, рота совершила бросок — форсировала Волгу и, взобравшись на противоположный берег, устремилась в атаку. Поначалу немцы растерялись от неожиданного, перед самым носом, появления русских, но быстро опомнились и открыли бешеный огонь из всех видов оружия. Полковая артиллерия тут же ответила, стараясь прикрыть наступающих и постепенно перенося огонь на позиции врага. Но рота уже залегла. Так бывало и раньше: захватывали плацдарм на правом берегу, а потом немцы сбрасывали атакующих в реку. До траншей противника оставалось меньше ста метров, но солдаты
— Максим Петрович, роту поднимет комсорг полка. Он строевой командир — не сомневаюсь, сумеет справиться.
Полковник Разумовский, поколебавшись, приказал:
— Действуйте, лейтенант. Нужно поднять роту, атаковать! Вас поддержит артиллерия. Если сочтете необходимым, пошлю еще людей. Выполняйте!
— Слушаюсь!
Я бросился к выходу из блиндажа. Думал, Груздев что-то скажет мне напоследок, пожелает удачи. Ничего! Ни слова!
Траншеями быстро двинулся к месту, откуда легче и безопаснее спуститься на лед, только бы добраться… В такие минуты, когда жизнь висит на волоске, начинает казаться, что вся она в прошлом, когда ты — дурак! дурак! — был слишком невнимательным учеником. Мысли скачут галопом. Халиков говорил: «Банальная ситуация с комсоргом…» Это про меня! В том, что я должен сделать, есть что-то абсурдное — пока доберусь, меня тысячу раз прихлопнут! Заткнись! Приказ не обсуждают — приказ выполняют! Но душе хочется во что-то верить, мое задание — хорошее; возможно, я смогу спасти людей, но оно и скверное — вряд ли я доберусь до роты. Но надо действовать! Тороплюсь, вот-вот спуск… Что это?! Неожиданное препятствие! Впереди в траншее торчат две солдатские шинели, перегораживая мне дорогу: парочке страшно проскочить маленький кусочек, простреливаемый снайпером с фабричной трубы на противоположном берегу. Как поступить? А вот я вас! Схватив солидную ледяшку, бросаю в нижнюю часть спины находящегося передо мной бойца. Он вскакивает, как ужаленный, и бросается вперед, вынудив то же сделать товарища впереди. Они благополучно проскакивают опасное пространство. Я кидаюсь следом, и в этот момент снайпер успевает всадить мне в левую руку разрывную пулю. Часть рукава кожуха отлетела как пушинка. Под кожухом ватник, осколки пули застряли в нем, обожгли, зацепили руку, потекла кровь. Вбегаю в ближайший блиндаж. Перевязываем рану. Оказалось, я попал в блиндаж комроты. Звоню на компункт, докладываю о ранении:
— Если комполка считает необходимым, все-таки попробую добраться до противоположного берега.
Разумовский чуть медлите ответом и, видно, решает послать другого офицера; отчетливо слышу, как он говорит Груздеву:
— Хватит одного убитого комсорга в разведке боем.
Пронзает мысль: вот истинная разгадка гибели Толи!
Вместо меня послали штабиста. Немецкий снайпер замертво уложил его в снег. Комроты сам поднял солдат, и они ворвались в траншею противника. Там завязалась рукопашная, всегда жестокая драка — кто кого…
Захваченные военнопленные подтвердили, что части скоро отойдут. Разведка боем была успешной. Но остался осадок. Как часто бывает на войне, какая-нибудь досадная неувязка, неожиданная накладка — и потери оказываются несоразмерны задаче. Да, артиллеристы уложили много немцев… но и своих! Спрашивается, куда смотрели их корректировщики на наблюдательном пункте?..
На следующее утро я побывал в медсанбате. Рану привели в порядок. Теперь рука у меня подвешена на перевязи — сказали, на две недели. Я решил не расставаться с полком.
Полк упорно готовился к наступлению на Ржев. Артиллеристы удачно расправились с фабричной трубой на вражеском берегу, и мы наконец избавились от немецкого снайпера, который доставлял нам много хлопот.
Скандал разразился на следующий день после возвращения Шевченко из отпуска. На компункт приехал взбешенный комдив Поплавский с офицерами-особистами. Никто не понимал, что случилось. В штабном блиндаже комполка собрали командование и политчасть. Генерал потребовал немедленно доставить главного полкового разведчика. Шевченко тут же привели, ничего не объяснив. Он, почуяв, что запахло жареным, все же держал себя уверенно. Пока не наткнулся на свирепый взгляд генерала.