Ржевская мясорубка

Горбачевский Борис Семенович

Следующая неделя прошла безрезультатно. Немцы заосторожничали: поняли, что находятся под снайперским прицелом.

Между тем положение девушек на переднем крае сделалось невыносимым — приставали все сильнее, просто не пропускали на стрельбу. Один из офицеров, здоровяк, ухватил тоненькую «Зосю с Самотеки» и попытался уволочь в свой блиндаж. Солдаты, наблюдавшие эту неприятную сцену, не испугавшись последствий, вырвали девушку из лап своего командира и надавали ему приличных тумаков. Обошлось без последствий: одумался лейтенант. Но девушки заявили протест своему командиру и отказались выходить на передний край без его присутствия.

Спустя несколько дней погибла Клава из подмосковной Чухлинки.

Милая, скромная девушка. Мастерица, связала всем шерстяные варежки. Мечтала после войны стать учительницей в младших классах, у первоклашек.

Девушки растерялись. Им стало страшно. Как говаривали в окопах: «Страшнее страшного ничего не бывает». И это случилось с командой. Касимов всех подбадривал, старался помочь преодолеть страх. Давалось это его подопечным с трудом. А кто-то даже припомнил, что Клаву убили якобы в «несчастливый день», — об этом накануне говорила она сама…

Неожиданно произошел скандал. Воспользовавшись отъездом Касимова и старшины на Всеармейский слет снайперов, трое офицеров-артиллеристов проделали дыру в заборе, напоили коменданта-«банщика», связали, забросили, как куклу, под нары — и гусарами предстали перед девушками: с гитарой, выпивкой и закуской, якобы выказать уважение к погибшим, устроить поминки. Пили и плакали, плакали и пили…

Очередная смена вышла на дежурство с опозданием. Командир батальона запретил выход. «Вера с Таганки» — самая храбрая, как считали ее подруги, не выполнила приказ. В результате ее ранил в руку снайпер, перебил кость. Пришлось срочно отправить ее в госпиталь. Комбат, рассердившись, назвал поведение снайпера не храбростью, а дешевым удальством. А на воротах дома снайперов появилась надпись: «Теперь здесь живут прикасаемые».

Вернувшийся вскоре командир собрал команду и резко отчитал всех, назвав происшедшее «позором». Комендант, оправдываясь и кляня на все лады нахальных молодчиков, заявил, что его заставили выпить стакан водки:

— Попробуй не выпить за товарища Сталина!..

Касимов не стал слушать, выгнал коменданта. Спросил «Катю с Зацепы»:

— Вы знали, старший сержант, как по-сволочному поступили из-за вас с комендантом?

Она ответила за себя и за всех:

— Нет, мы не видели.

Касимов ей не поверил и отстранил от обязанностей старшего снайпера.

Никодим Иванович все слушал и не проронил ни одного ругательного слова. Его молчание для девчат было горше, чем бурный разнос командира.

Старшина Никодим Иванович

Не могу не рассказать о Никодиме Ивановиче — очередном персонаже в моей армейской коллекции старшин. Одна из девушек сказала о нем: «Не иначе спустился ангел с небес».

Был этот человек в возрасте, отец двух дочерей. С сильным характером. В порыве откровенности он как-то сказал: «Всякое в жизни бывало, и на коне был, и под конем бывал». С первой же встречи с девушками он занял мудрую позицию и уже не отступал от нее: любил их всех одинаково, ни одной не выказывал предпочтения. К просьбам их, пожеланиям относился внимательно, порой потакал и капризам. Во всем, возможном и невозможном, старался сделать быт девушек сносным. Перестроил внутреннюю часть дома, чтобы она не выглядела казармой. Договорился с соседом, богатым поляком, чтобы тот, за тушенку, разрешил девушкам мыться в своей баньке. Выпросил у начальства в постоянное пользование крепкую армейскую повозку с ездовым и двумя лошадьми. Когда дивизия тронулась вперед, снайперы погрузили на нее все свое имущество, винтовки и так дошли до германской границы. Ежедневно Никодим Иванович проверял оружие и записывал в бумагу замечания по каждой винтовке, точно зная ее владельца.

Касимова уважали, ценили как опытного командира и снайпера, подчинялись. Никодим

Иванович — дело другое, его любили, как отца, друга. Слово старшины для девчат было дороже золота. Никодиму Ивановичу доверяли самое сокровенное, обращались за советом, подмогой. Главным украшением этого человека, я считаю, были не утраченные на войне чистая совесть и доброта.

Как видно, в отряде разглядели эти его качества и высоко ценили.

Со своей стороны, Никодим Иванович привязался к девушкам всем своим существом, в каждой из них видел свою дочь и испытывал огромную радость, когда удавалось сделать для них что-то доброе.

Смерть каждой девушки он переживал как потерю родного человека и горько сокрушался. По его просьбе в деревне плели венки из искусственных цветов. А сам Никодим Иванович, успокаивая плачущих, все приговаривал: «Будем жить не тужить, будем жить…»

Вот и такой старшина оказался в моей фронтовой коллекции.

Многое сделал Никодим Иванович, чтобы изменить отношение переднего края к девушкам-снайперам. И это время пришло: отношение изменилось. Теперь бойцы называли их «святыми», жалели, особенно пожилые, а один, когда девушки уходили на задание, молился за них. При появлении снайперов в траншеях стали их приветствовать, выказывая поддержку:

— Так держать, снайперки!

— Бейте их, гадов, и нам станет легче!

Сложнее складывались отношения с офицерами. Шаг за ворота — и на девушек устремлялись жадные мужские глаза. Хуже всех «напроказничал» командир полка, в расположении которого находился дом снайперов.

Свою пассию он приметил еще в первую встречу. Не удержалась и «Тамара с Цветного бульвара». Получив записку от подполковника — статного, красивого, сравнительно молодого — с приглашением посетить полк, девушка согласилась, не спросив на то разрешения командира. Вечером за ней пришел адъютант командира и тайно увел.

Доложили генералу:

— Сбежала снайпер!

Прихватив меня, он помчался на машине в полк.

— Ты что насильничаешь?! У тебя в полку своих баб мало?! — налетел Берестов на комполка.

— Нет, нет! — воскликнула Тамара. — Я люблю Сашу…

Генерал удивился и не стал журить офицера.

Забавно, что разъяренный подполковник приказал открыть огонь по доносчику, если он появится в расположении полка. «Доносчиком» тем был я.

«Держись, немец!»

Мне неоднократно приходилось наблюдать, насколько сложна и непредсказуема снайперская служба. Во-первых, противник не дурак и не спешит попасться на мушку. Для самого же снайпера любая, часто нелепая, оплошность, малейшая ошибка, случалось, заканчивалась смертью. Во-вторых, без выдержки, уверенности в себе, даже «охотничьего азарта» — снайпер еще не снайпер. В-третьих, в немецкой армии было немало снайперов-асов, да и оптика во много раз лучше. Вступая в войну с Россией, немцы уже имели в своих частях достаточно много хорошо подготовленных стрелков, тогда как в Красной Армии снайперское движение развернулось, насколько помню, лишь с 1942 года.

Мы не представляли, как поведут себя женщины в роли снайперов, — казалось, в критических ситуациях они могут растеряться, к тому же женщины не склонны к риску, им не хватает выдержки. Но «снайперихи» опровергли многие из наших первоначальных суждений. Шло время, на прикладах снайперских винтовок появлялись все новые зарубки, заскулили немцы, и пренебрежительный стиль поведения окончательно скис. «Попробуй разберись, кто сильнее — кит или слон?» — шутили офицеры политотдела. В дивизии юных снайперов зауважали и полюбили. Они внесли в нашу жизнь особенную атмосферу, заставили многих очнуться и поверить, что фронт — еще далеко не конец жизни. Да и сами девушки, я заметил, переменились, стали серьезнее.