С Антарктидой — только на Вы
Шрифт:
Время, в которое живет человек, всегда одно — настоящее. Это потом уже, оглядывая прошлое, дают ему оценки, вешают ярлыки. И говорят: «Да, дед, вот в ваше время...» И списывают на время свою лень, безынициативность, халтуру.
Чему меня учили старые летчики? Тому, чтобы я в малоизученном еще воздушном океане смог выработать в себе такие качества, которые не дадут мне погибнуть и помогут выполнить задание. Что для этого требовалось? Беззаветная любовь к авиации. Знания. Желание летать, а не ходить по земле, быть лучшим среди сверстников. Воспитать в себе волю, храбрость, выносливость, умение разумно
Что, в этих требованиях есть какие-то отличия от тех, которые выдвигаются перед начинающим пилотом сегодня?
Когда Комсомольск-на-Амуре строить решили, я с изыскателями летал, с правительственной комиссией. Нашли место для города у села Пермское. Аэропорт нужен. Прилетел я в Хабаровск и к авиатехнику Феде Ревину. Объяснил обстановку, предложил ему должность начальника несуществующего аэропорта, который он сам и построить должен. Ревин парень инициативный был, разбитной, веселый.
— Согласен, — говорит, — только вот жена может не поехать. Уговори, а?
— Почему?
— Она у меня грузинская княжна. Из древнего рода.
Задача, да какая! Но уговорил княжну, сам их на самолете отвез. А через неделю там землянка стояла, ковры висели на стенах, на берегу «колдун», масловодогрейка, бочки с бензином. Аэропорт!
Вот вам и время... Дело делать надо, а позже и легенды появятся. О том самом времени.
Удача выбирает сильных и настойчивых. Я за красивые глаза в отряд Водопьянова попал и стал Героем Советского Союза? Нет. Полетал над казахскими степями, в безориентирной местности. Без средств связи, метеослужбы, штурманского обеспечения, техобслуживания... Карты сами, где удастся, добывали. Особой уверенности, что полет благополучно закончится, никогда не было. Пассажиры, бывало, спрашивают:
— Ну как, долетим?
— Тело довезу, — говорю, — а за душу не ручаюсь. Вытрясу. Машины старенькие, на малой высоте летали. Болтанка, кучевка мучили.
Потом — Дальний Восток. Звоню в Александровск-на-Сахалине. Сторож к телефону подходит:
— Как погода, дед? — спрашиваю.
— Это ты, Илья?
— Я, — говорю. — Лететь к тебе можно?
— Сейчас погляжу, — и уходит. Потом говорит: — Плохая погода. Три столба видать...
— Вот как пятый увидишь, звони. Я прилечу...
Только на Амуре я сотни раз вынужденную посадку совершал из-за непогоды. Каждую излучину изучил. Но зато и слепой полет освоил, и по карте читать умел, и машину знал: любую поломку мог устранить. В папанинскую экспедицию пилотов специальная комиссия отбирала. Я прошел. Но право полететь на полюс, как мы говорили, горбом заработал. Работай, учись, не ленись, и ты попадешь в число единиц. На серьезное дело все равно отбирают лучших.
Говорят, наставление по производству полетов кровью пилотов первых поколений написано. Я не разделяю столь «героической» точки зрения и никогда не вкладывал высокого смысла в эти слова. Дай глупому лошадь, он к черту на ней уедет. У меня имелось предписание, по которому я мог летать в любую погоду с любого аэродрома. Но и я сам цел, и люди, летавшие со мной. Главным для меня было задание выполнить, а не пощекотать нервы себе и другим.
«Старики» нас как учили?
Я всего один раз нарушил эти заповеди. В войну водил на бомбежку Киркинесса ильюшинские машины ДБ-ЗФ. Отбомбились, причем удачно. Возвращаемся. Спрашиваю штурмана, успел ли он снять результат бомбежки на пленку? Нет, говорит, не успел. Я сгоряча передал командование своему заместителю и вернулся. Отсняли, а тут и истребители фашистские. Подбили они нас. Я тянул, тянул... Моторы горят, в кабине пламя, штурман убит. Упали возле берега. Чудом жив остался, меня при ударе выкинуло из кабины, но моряки утонуть не дали. Я без сознания уже был.
Так ли уж нужна была та съемка? Нет, там и разведчики смотрели, и моряки. Полез... А все потому, что не подумал как следует.
— Шрам на шее из того полета?
— Нет. Друга выручал.
(Мазурук не стал рассказывать об этом. Позже его однополчане рассказали историю шрама. Подбили наш самолет. Летчик передал, что ранен, машина теряет управление, указал место вынужденной посадки в тылу врага. Командир полка не стал никого посылать на выручку, полетел сам. Летчик был жив. Мазурук взвалил его на плечи, перетащил в свой самолет, а подбитую машину поджег. Фашисты появились в тот момент, когда Мазурук пошел на взлет. Они били по ним почти в упор. Одна из пуль и зацепила шею.)
Хорошая работа
— Командир, тебя просят на вышку подняться к руководителю полетов.
— Зачем? — мы заняли места в пилотской кабине, готовясь к полету на дрейфующую станцию, и возвращаться к земным заботам мне не хотелось.
— Не знаю. Но просят настойчиво.
Покидаю свое, уже ставшее привычным левое кресло, набрасываю куртку, пробираюсь к выходу, ругая про себя на чем свет стоит «землю». Машина набита под самую «крышу»: палатки, дуги, чехлы, ящики, фанера, сено. Почему-то вспомнилось, как я удивился, узнав, что на «СП» надо сено везти. Кого там им кормить? Но мне тут же популярно объяснили, что палатки ставить на голый лед — чистое самоубийство. Сенце вначале надо подстелить.
Погода стоит серенькая, ветер с океана бьет в лицо, забирается под одежду. Холодно. На вышке руководитель полетов предельно коротко объясняет ситуацию:
— На острове маленький ребенок случайно хватанул уксусной эссенции. Отравление. Вы — единственный экипаж сейчас на Диксоне, который может его спасти.
— А если на лодке через пролив отправить в больницу?
— Катера хорошего нет, на лодке не пройдешь — волна большая, кипит все.
— Но мы же забиты до отказа. Пока выгрузим...
— Поможем. Куда пойдете?
— В Норильск. Ближе нет ни одной хорошей больницы. Свяжитесь с ними, пусть «скорую помощь» подсылают к нашему прилету.
— Когда рассчитываешь там быть?
— На разгрузку...
— ...сорок минут, — перебил меня руководитель полетов.
— Туда лететь будем два часа, если ветер не помешает.
— Тогда — вперед?!
Когда я подбежал к самолету, выгрузка уже шла полным ходом. Подвезли мальчика. Он был без сознания.
— Довезем, командир? — ловит меня за рукав Толя Пыхтин.