«С Атомной бомбой мы живем!» Секретный дневник 1945-1953 гг

Кремлев Сергей

Но затем вскрылись ещё более неприглядные вещи. В августе 1949 года проверкой была установлена массовая систематическая «пропажа» из Госплана секретных документов. Всего за 1944–1948 годы пропало более двухсот секретных и совершенно секретных материалов (в 1944 — 55, в 1945 — 73, в 1946 — 49, в 1947 — 19 и 1948 — 19). В числе «утерянных» были, например, Государственный план восстановления и развития народного хозяйства на 1945 год на 209 листах, комплексный план материально-технического обеспечения Наркомата цветных металлов, Наркомата химической промышленности и НКВД на 1 квартал 1946 года на 88 листах, часть отчёта о работе радиолокационной промышленности за первое полугодие 1947 г.; проект постановления о балансе и плане распределения

чёрных металлов на 1948 года на 6 листах и т. д. При этом в Госплане работало значительное число сотрудников, имевших родственников за границей (главным образом в США) и поддерживавших с ними письменную связь.

Первого сентября 1949 года Вознесенский обратился с невнятными оправданиями к Сталину, но 11 сентября Политбюро приняло постановление о предании суду Вознесенского и ещё четырёх ответственных работников Госплана «ввиду особой серьёзности нарушений закона в Госплане». 27 октября 1949 года Вознесенский был арестован. Нередко его арест выдают как прямо связанный с «ленинградским делом», хотя Вознесенский был арестован по «делу Госплана».

Ещё раньше, 15 февраля 1949 года, были сняты с должностей секретарь ЦК А.А. Кузнецов, а также П.С. Попков (1903–1950) — с поста первого секретаря Ленинградского обкома и горкома и М.И. Родионов (1907–1950) — председатель Совета Министров РСФСР. Попков и Родионов были направлены на учёбу на партийные курсы при ЦК. Как показали те же оперативно-чекистские мероприятия по прослушиванию, выводов для себя они не сделали и винили в своих бедах Сталина.

23 июля 1949 года МГБ арестовало бывшего второго секретаря Ленинградского обкома партии Я.Ф. Капустина (1904–1950), отстранённого вместе с Попковым 15.02.49 г. и тоже направленного на партийную учёбу. Капустин был заподозрен в связях с английской разведкой, основания чему были (в 1933–1936 годах он находился на инженерной стажировке в Англии).

13 августа 1949 года Кузнецов, Попков и Родионов тоже были арестованы, и началось следствие по непосредственно «ленинградскому делу».

Для Маленкова и Берии, как и для самого Абакумова, все эти аресты были абсолютно не нужны, поскольку государственное влияние Вознесенского и Кузнецова было и без того коренным образом подорвано. Для Абакумова арест Кузнецова был даже нежелателен, так как в ходе следствия Кузнецов мог подчёркивать их хорошие отношения.

Говорить о «ленинградском деле» как о некоей «фальсификации» нельзя уже хотя бы потому, что материалы его и сейчас закрыты так же, как и дела по заговору Тухачевского, по делу Берии и т. д. С политической точки зрения менее всего был нужен арест ряда известных деятелей Сталину. И если он санкционировал аресты, то только потому, что потенциальная угроза от сложившейся ситуации для безопасности СССР была велика.

Как в капле воды, острота момента отразилась в письме некого майора Ульянича, 1913 г.р., члена ВКП(б) с 1940 года, во время войны служившего на Дальнем Востоке, а в октябре 1948 года переведённого в Закавказский военный округ лектором политотдела 87-го стрелкового корпуса. В сентябре 1950 года Ульянич был послан на одногодичные курсы усовершенствания при Военно-педагогическом институте им. Калинина в Ленинграде, откуда в декабре 1950 года прислал письмо инспектору политотдела корпуса полковнику Сиренко. Тот передал его в политотдел, а оттуда письмо попало вначале в ЦК КП(б) Грузии, а затем — к Сталину и в МГБ СССР.

Ульянич писал, в частности:

«…Ленинград брови насупил и требует, чтобы его понимали. Чувствуется, как «струны» натягиваются все сильнее и сильнее… (Прости, большего сказать не могу, не допрашивай а догадывайся…) Вознесенский, Кузнецов, Попков… усопшиеся…»

Ульянич был, похоже, не очень умён и не умел держать язык за зубами. 27 января 1951 года он был арестован, а в августе 1951 года приговорён к 8 годам лагерей решением сталинской Военной коллегии Верховного Суда СССР. В 1954 году решением той же, но

уже хрущёвской — Коллегии он был реабилитирован и служил в Советской Армии до 1961 года. Мы удивляемся — откуда пошёл развал СССР? Вот от таких лекторов, как Ульянич, и пошёл. В том числе…

Да, к началу 50-х годов в советском обществе возникали новые и нездоровые тенденции, связанные, как это ни странно, с ростом мощи и возможностей страны.

Берия это понимал, но этот момент волновал его постольку-поскольку. Делами государственной безопасности занимались другие, он их даже не курировал. К тому же у Берии весной и летом 1949 года хватало проблем с завершением работ по первой советской атомной бомбе РДС-1.

Подчеркну ещё раз: контроль работы МГБ не входил в круг кураторских обязанностей Лаврентия Павловича как одного из замов Предсовмина СССР. Как я уже сообщал читателю, в соответствии с постановлением ПБ от 8.02.47 г. Берия курировал только МВД СССР, а вопросы госбезопасности были сосредоточены в так называемой «семёрке», куда Берия входил лишь как один из её членов. А с 17.09.47 г. по инициативе Молотова наблюдение за работой МГБ было возложено на секретаря ЦК А. А. Кузнецова — того самого. С конца 1949 года этим занимался, насколько мне известно, уже Хрущёв, что сегодня тщательно замалчивается.

Для моральной и политической характеристики Н.А. Вознесенского не мешает напомнить историю с его книгой «Военная экономика СССР в период Великой Отечественной войны», изданной в 1948 году.

Выглядит невероятным, но тем не менее это — факт: в 1948 году, при живом Сталине и живущих в полном составе членах Государственного комитета обороны, в СССР была издана книга, фактически игнорирующая роль ГКО в войне. Я, к сожалению, не имею этой книги в своём распоряжении, и поэтому сошлюсь на компетентную информацию историка Юрия Николаевича Жукова, который сообщает, что на 189 страницах первого издания книги Вознесенского ГКО упоминался всего три раза, при этом без раскрытия его состава и распределения обязанностей между его членами.

Книга была полна фальшивыми славословиями Сталину, но в ней отсутствовали имена Молотова, Берии, Маленкова и даже политически аморфного к тому времени Микояна. Как справедливо замечает Ю. Жуков, их имена, как бы предвосхищая события (то есть — будущее величие уже самого Вознесенского), вычёркивали из будущей истории страны. Зато стоящим рядом со Сталиным экономическим организатором Победы естественно виделся сам автор «эпохального труда» — великий и непревзойдённый Николай Александрович Вознесенский.

Автор получил за свой «научный труд» (его собственная «скромная» оценка) Сталинскую премию и премиальные 200 тысяч рублей передал четырём детским домам в Горьковской и Тульской областях. Это было, конечно же, саморекламой. И, пожалуй, с далеко идущими целями.

Ещё одна любопытная деталь. Книга Вознесенского — вне сомнений, стараниями начальника Управления кадров и секретаря ЦК Кузнецова — рекомендовалась в качестве учебного пособия кафедрами и учёным советом Высшей Партийной Школы (ВПШ) при ЦК ВКП(б). Она присутствовала в программах по политэкономии и основам советской экономики, изданных в 1948 году, а также в программе по диалектическому и историческому материализму, изданной в 1949 году.

Как видим, «ленинградцы» уже не только в «учёные», но и в «хвилософы» лезли! И кое-кто их в эти «эмпиреи» усиленно пропихивал. Так, например, в теоретическом органе ЦК журнале «Большевик» (будущий «Коммунист») некто Гатовский разразился в январе 1948 года хвалебной рецензией на книгу Вознесенского, превознося её якобы выдающееся политическое и теоретическое значение. Кончилось тем, что Сталину эта возня надоела, и 13 июля 1949 года вышло постановление ПБ о журнале «Большевик» с решением о замене главного редактора и редколлегии. При этом основным мотивом для такого решения было названо «угодническое восхваление» в журнале «книжки» (оценка явно Сталина) Вознесенского.