С букварем у гиляков. Сахалинские дневники ликвидатора неграмотности
Шрифт:
— Чурка и сейчас пишет письма сюда, на Сахалин?
— Обязательно. И к каждому письму делает непременную приписку «Всем гилякам слушать», и гиляки честно выслушивают все его вести издалека. Прошлым летом он приехал сюда на каникулы и, представьте, назад вернулся не один. Вместе с ним в институт поехал еще один гиляцкий паренек, сагитированный рассказами Чурки. Заметьте, на сей раз дело обошлось без ружья...
В стойбище, где обитает семья Чурки, ныне работает школа-интернат; молодых гиляков учат здесь грамоте и умению культурно вести свое хозяйство. При этой школе открыта первая на Сахалине изба-читальня для туземцев.
На западном побережье Рыбновского района, в одном из гиляцких стойбищ, с первых же лет советизации организовали в жалкой хибарке школу, собравшую с самого начала существования около тридцати учеников. Прибывший с материка преподаватель первое время ютился здесь же, в хибарке, настолько тесной, что лежать в ней можно было лишь наискосок.
Есть в сахалинской тайге места, где легче встретиться с медведем, нежели с путником.
Помимо школ в самом Александровске, в районах, на нефтяных промыслах и угольных рудниках, в туземных стойбищах работает сеть пунктов, ликвидирующих неграмотность среди многообразного островного населения. Но есть в сахалинской тайге такие заброшенные и отрезанные бездорожьем стойбища, куда даже местная газета, издающаяся в Александровске, попадает при хорошей оказии через месяц.
Здесь нет ни школ, ни ликпунктов, ни кооперативные лавок, ни факторий, здесь легче встретиться с медведем, нежели с путником; на квадратный километр этих пространств иной раз не приходится и одного человека.
Прокладка железной дороги внутри острова, начатая летом 1930 года, — первый шаг к победе над бескультурьем глухой тайги. Поезд свяжет все концы большого острова с окружным центром — городом Александровском, и тогда будет сдан в архив непременный пока «собачий экспресс» — нарты, запряженные собаками, единственный способ передвижения по острову в зимнее время.
В глухие места сахалинской тайги летом не пробраться вовсе: дорог нет, лошади не пройти сквозь заросли густого леса, разве лишь упорному и выносливому человеку, умеющему лазать по деревьям и прорубать себе путь там, где лес стоит плотной стеною, под силу преодолеть почти непроходимые пространства.
Но нельзя ждать, пока поезд пройдет сквозь раскорчеванную тайгу и сразу принесет ее обитателям все блага цивилизации.
Это будет не скоро, а жизнь не ждет. И в окружном центре Сахалина островной комитет партии учел это.
— Надо послать по стойбищам, где ничего пока нет, отдельных товарищей, чтоб объясняли гилякам задачи советской власти, помогали им дельными советами вести свое хозяйство, по мере возможности объединяли их в коллективы и в первую голову чтоб ликвидировали среди них неграмотность, — так постановил сахалинский окружком.
И вскоре целый ряд советских работников острова выехал в разные концы его. Среди них находился командированный в стойбище Чирево организовать школу и ликвидировать неграмотность среди гиляков товарищ Быков, заведующий сахалинским здравотделом.
Захватив буквари, тетради, карандаши, различные подарки для туземцев — своих будущих учеников, он в феврале 1930 года выехал на оленях из Александровска к месту своей будущей работы — в гиляцкое стойбище Чирево.
Путь на оленях и собаках
Молодой орочон гнал своих рогатых животных, нарты неслись с чудовищной быстротой, и у человека, сидевшего на них и ехавшего на оленях впервые в жизни, с непривычки даже дух захватывало. Ему мерещилось, что нарты со всего разбега непременно налетят на дерево, и удар будет настолько силен, что и люди и олени разобьются вдребезги. Ничего однако не случилось. Орочон оказался прекрасным каюром, правил ловко и благополучно привез путника в Нутово.
Дав передышку оленям и напившись чаю, путник и его каюр решили ехать дальше, чтоб поспеть до ночи к сторожке, где останавливаются все едущие от Нутово до Хандузе. Олени вновь понесли по снежному раздолью с быстротой хорошего автомобиля, и не успела еще полностью показаться луна, как нарты подъехали к японской сторожке.
Подле нее стояли перевернутые нарты, возле них сладко спали, уткнув в пушистые животы свои морды, распряженные собаки, бродило, разрывая снег в поисках корма, несколько оленей, и молодой орочон по этим признакам сразу определил, что в сторожке «разный гости много приехали». Он не ошибся: в сторожке сидели уже остановившиеся на ночлег приказчик хандузской фактории и гиляк из стойбища Чирево, доставлявший на запряженных собаками нартах почту в район Охи, и кореец с женой, ехавший работать на промыслы.
Сторожка не отапливалась, ночлежникам предстояло померзнуть, холод давал себя знать, да так основательно, что у всех прибыших в сторожку появилось одинаковое желание выпить чаю. Сторож-японец не заставил долго ждать: он быстро развел огонь и над ним повесил котелок с чистым снегом, затем поставил на стол чашки и банку с консервированным молоком.
Быкова мучил голод, у сторожа не оказалось ничего съестного. Поэтому пришлось сделать вылазку в стойбище орочон, расположенное на расстоянии полукилометра от сторожки.
Вернулся Быков не с пустыми руками: орочоны продали ему лепешку и рыбу.
Гиляк-почтарь из Чирево, увидав рыбу, обрадовался и попросил Быкова подарить ее ему. Путнику пришлось расстаться с форелью, потому что он хорошо знал обычаи тайги. У гиляков не принято отказывать просящему; как бы дорога ни была вещь, они отдают ее тому, кто просит. Не дать — значит, прослыть навсегда злым человеком. И путник, ехавший в Чирево работать среди гиляков, многим рисковал бы, отказав чиревскому гиляку в первой же его просьбе.