С чем вы смешиваете свои краски? - 2
Шрифт:
— Как всё странно выглядит. Ты читал его книгу, которую он ещё не написал, — рассуждал заумно Илья. — И кто прав, а кто не прав в вашем будущем?
— Начнём с того, что про жертвы «кровавой гэбни» всё верно. Но конкретно этот борец за свободы у меня вызывает недоумение. Прикинь, человек сам нарывался и провёл в общей сложности почти пятнадцать лет в заключении. Из них одиннадцать в тюрьмах, остальное время в психушке. Был признан вменяемым, что удивительно для этого времени.
Илья недобро на меня посмотрел, но от комментариев удержался.
— Даже не спорь! — заявил я. — В психбольницу попадают многие инакомыслящие.
— Получается, он добивался того, чего и сам не мог понять?
— Какая-то теория у него была. Хотя моё мнение — это человек из числа тех, кому нужен, как в том анекдоте, «другой глобус». Это моё видение ситуации. Тебе эти фамилии ничего не скажут, но запомни на будущее. Борис Немцов поддерживал Буковского. Ещё один интересный момент. Буковский подавал заявление в Лондонский суд с требованием запретить выезд Горбачёва из Великобритании, когда тот читал там лекции. Ничего не добился, конечно. Также он ненавидел всеми фибрами души КГБ и, в частности, президента России Путина как одного из бывших комитетчиков. Снова протестовал, писал петиции. Довыёживался, что им серьёзно заинтересовалась британская полиция. При обыске в доме нашли несколько тысяч порновидео с несовершеннолетними подростками.
— И чем всё закончилось? — явно заинтересовался Илья последним пунктом.
— Буковский заявил, что порнушку ему подбросили спецслужбы, которые днями и ночами только за ним и наблюдают. Сразу после того, как на него завели дело, объявил голодовку. Это у него коронный трюк, который он в тюрьме не раз проделывал, протестуя. Наверняка у него много поклонников и сочувствующих лиц. Я к ним не отношусь, имею право на своё мнение. Умер Буковский в ореоле славы политика и правозащитника.
На том мы и закончили обсуждение инцидента на Пушкинской площади.
Как я и сообщил в своём прогнозе, обменяли Буковского на Корвалана восемнадцатого декабря. Попутно я вспомнил и пожаловался Илье, что Буковский будет поддерживать бойкот московской олимпиады. Опять же это были те события, которые мы не могли предотвратить. Владимир Петрович в очередной раз порадовался моим способностям к «озарениям», только что пылинки с меня не стряхивал. Генерал, сообщая мне о том, что очередное пророчество сбылось, приосанился, не каждому смертному удаётся узнать события будущего. Он по какой-то причине считал, что это лично его заслуга. Я не возражал, делая вид, что сильно завишу от генерала и шага не могу ступить без его одобрения.
Январь 1977 года выдался очень холодным, температура колебалась от минус тридцати до минус сорока. Нормальные люди в такой мороз из дома
Я продолжал работать аналитиком, сортируя документы. Из сводок, поступавших в январе, наиболее значимым стал взрыв в московском метро. До нашего управления информацию довели, но заниматься взрывом было кому. Я немного заскучал, перебирал в памяти, что читал когда-либо. Обидно стало, когда случился пожар в гостинице «Россия», а я вспомнил о нём, услышав в метро сплетни. Специально и по конкретному году ничего не вспоминалось. Всплывали и события, и названия книг, а вот с конкретными именами было хуже. Решил посоветоваться с Владимиром Петровичем.
— Имени не знаю, год тоже, что-то связано с архивами КГБ. Вы, случайно, не в курсе, их не перевозят с одного места на другое?
Генерал покосился на меня, отбил какой-то незамысловатый ритм по столику (мы в пельменной сидели) и наконец соизволил ответить.
— Первое главное управление пять лет назад начало перевозить архивы с Лубянки в Ясенево.
— Пять лет назад, — вздохнул я, — тогда информация устарела.
— Не думаю. Архивы все ещё переправляют. Но имени ты в своих озарениях не видишь?
— Человек руководил передачей архивов… Кажется, — после небольшой паузы добавил я.
— Схожу на приём к Крючкову. Дело серьёзное. Лучше ошибиться, чем недосмотреть. Подумай, может, какие-нибудь ассоциации, детали?
— Точно не уверен. Возможно, это не к архивному работнику относится, а к Полякову.
— Давай, давай, — подбодрил меня Владимир Петрович.
— Документы, тетради хранились в молочном бидоне на даче. Вернее, закопаны там. Нет, раз дача — это точно про Полякова.
— Допустим, дача у многих имеется. У того же Тригона, так что это не показатель.
— Или бидон с документами у Тригона хранится? — совсем запутался я в своих воспоминаниях. — Но выносил листки с записями в носках точно руководитель архива.
— Вот видишь, уже деталей добавилось.
На этом, собственно, всё и завершилось. Больше ничего я из себя не выжал. Владимир Петрович не сильно расстроился, уверяя, что для первичной проверки этого хватит.
Снова потянулись серые трудовые будни. Даже в выходные дни у меня не осталось развлечений. Илья с семьёй, Мишка с Катериной. Они согласовали дату свадьбы на середину марта. А у меня ни девушки, ни работы интересной. Живописью заняться, что ли? О! Никулин обещал поговорить с Мироновым о портрете. Нужно напомнить о себе и напроситься. Не знаю, насколько Миронов тщеславен, но денег за портрет я брать не планировал. И вообще хотел написать оригинальный портрет.
Договориться о портрете с Мироновым не получилось. Он пообещал, что освободится ближе к лету. Пока не до того — шла озвучка фильма «12 стульев». Я так понял, что мне дипломатично отказали по той причине, что мы не были знакомы. Разговор по телефону, где я ссылался на Юрия Владимировича, впечатления на Миронова не произвёл.
Скуки ради замутил нечто на космическую тему. Потом потащился писать заснеженный пейзаж в Сокольники. Этюд получился так себе. Морозы ослабли, но краски всё равно подмерзали. А я под это дело простыл и провалялся на больничном неделю дома. С тоской переключал каналы телевизора, сожалея, что нет видеомагнитофона и нельзя всю эту «сельскую жизнь» убрать с экрана.