С четверти первого до полседьмого

Гедымин Анна

«С четверти первого до полседьмого…»

С четверти первого до полседьмого Ночь осыпала звездами поле. Только окно опустеет — и снова Росчерк — и вздрагиваешь поневоле. А из другого окошка, лесного, Душу томили птичьи оркестры… С четверти первого до полседьмого Ты говорил невозможные тексты! Ты умолкал — и как в школе, прилежно, Запоминала я каждое слово, Зная — все кончится неизбежно И безвозвратно — в начале седьмого. Вспомним опять, как дела наши плохи, И замолчим, и уйдем из-под крова Дома-музея лучшей эпохи — С четверти первого до полседьмого.

«Говорят,

у нее…»

Говорят, у нее были предки в Польше, Говорят, до него ей никто не был мил, Говорят, любила его даже больше, Чем он ее не любил… Мы похожи с ней. А глаза и брови — Ну один к одному! Я ли ей не родня! И походка, и рост… Что до польской крови, Так и это есть у меня. А различье — одно: вся душа, все поры Изнывают — я столько лет без огня! Как мне холодно с ним — с чудаком, который Безответно любит меня! Придавили сердце мое, словно льдиной, На душе ощущается недород… Счастье в том, говорят, чтобы быть любимой, А выходит — наоборот: Я завидую ей — той, что родом из Польши, Ей, старухе, которой один лишь был мил, И она любила его даже больше, Чем он ее не любил…

«Пожалуй, не люблю, — сказал…»

«Пожалуй, не люблю, — сказал, — но не грусти: Других я не люблю значительно сильнее. Возьми, что нажил я, коль сможешь унести: Закаты над рекой, неполных лун камеи, Заначенный экспромт — тот, что на черный день, Уверенность в себе (в ней всё — одна бравада), Бессонниц благодать, а ежели не лень — Возьми и жизнь саму, мне ничего не надо». И вспомнила рассказ о мастере мостов: Без отдыха и сна, иной не зная страсти, Он строил дивный мост. Когда был мост готов, Созвал всех горожан счастливый дряхлый мастер. Он им сказал: «Не зря был я судьбой храним! Я завершил свой труд! Труд жизни! Неужели!..» И он прошел свой мост. И рухнул мост за ним… …И я, как мастер тот, своей достигла цели…

«Расставание — это конец суетливых событий…»

Расставание — это конец суетливых событий И начало внимательной памяти. Этой порой Столько пишут картин! Совершают великих открытий! Строят замков воздушных, жилых у реки под горой! Мне отныне дано без усилий, по звездному гуду, Узнавать, как живешь, как работа твоя и родня… Вот и все. Не грусти, я тебя никогда не забуду. Не проси, ты и сам никогда не забудешь меня.

«Не уберечься…»

Не уберечься, Не заслониться рукой От непогоды И хлесткой молвы людской. Можно скрываться, Сбежать, зашторить окно, Только в итоге Все будет как быть должно. Не схорониться От света средь бела дня, Мне — от тебя, Тебе — от меня.

«Или тепло перешло все границы…»

Или тепло перешло все границы, Или мороз проявил мягкотелость, Только — взгляни: возвращаются птицы. Родины захотелось. Вроде бы любят, каются вроде, Но в холода забывают приличья И — улетают. Глаза отводит Грешная стая птичья. Их бы прогнать! Но в лесах наших темных Любят заблудших и непутевых. Так возвращаюсь к тебе, мой нестрогий. Мешкаю на пороге.

«Я-то знала, что буду нужна тебе и нежна…»

Я-то знала, что буду нужна тебе и нежна — Словно старшая дочь, а может — третья жена, Словно, как говорится, дорожка среди камней. Только стать никогда не хотела жизни нужней. Подняла ненужную жизнь, прижала к груди… Что мне делать с такой удачей, сам посуди! — Мне, в пыли находившей максимум три рубля, Понимавшей, что небо еще скупей, чем земля… По-над городом осень, слезится дождь по стеклу… Не работает солнце, запаханное во мглу… Ожиданье исчерпано, слово теперь за мной. Шутки в сторону. Стрелки пущены. День восьмой…

«Отмокаю на средней Волге…»

Отмокаю на средней Волге. Здесь мордатые, как бульдоги, По-над клумбой львиные зевы (Если пойти влево). А если пойти вправо — Там, как церковка, пятиглава Сопка — в сочных лучах заката Златоверха и синевата. И моря никакого не надо, И никакого Василия Блаженного, За окном — берез светящаяся колоннада, Как символ — чего бы? — ну, скажем, счастия женского. Напиши мне. Конечно, непривычно и недосуг. И увидимся скоро — лишь округа вспыхнет рябинами. Я сама не люблю многословных. И знаю, что не напишешь. Но — вдруг? Хотя бы по небу — строчками журавлиными.

«Как будто степь и ветерок степной…»

Как будто степь и ветерок степной, Как два конца у трости нарезной, Как трещиной надрубленная льдина, Как в здании две смежные стены — Так мы навеки соединены: Ни разойтись, ни слиться воедино…

«Шепот — не шепот…»

Шепот — не шепот… Море щерится пеной, Катятся звезды горошинами к воде. Выйдешь на берег — и тихо, и постепенно Жить привыкаешь, не думая о беде. Будут — не будут радости и удачи, Сгину ль во мраке иль в режущем свете дня, — Боязно даже, как это мало значит Полночью крымской, в сущности, для меня. Ленится память, предчувствия злые — немы. Только щебечут цикады в седой траве. Любит — не любит — вот ведь какие проблемы, Вот ведь какие, ей богу, на сердце и в голове.

«Приехала из далеких краев…»

Приехала из далеких краев И, как назло, по пути домой Увидела: ты кормил воробьев В чужом дворе, истязатель мой. Шумливые, уставшие от погонь, Тебе вдруг доверились, как судьбе. Один даже сел на твою ладонь… Глупые, как можно верить тебе! А небо — точь-в-точь как твоя рука — Горячее и доступное воробьям. И мчатся распухшие облака, Слегка прижаренные там и сям. Наверное, помнят лишь облака, А месяц вряд ли, он был еще мал, Как нес ты меня на жарких руках И к небу полуночному прижимал…

«Было счастье неизбежно…»

Было счастье неизбежно — Стало счастье невозможно, Даже птицы пели нежно — А теперь кричат тревожно, Словно страхи по углам. Меж блаженством быть с тобою И морокой быть собою С изумлением и болью — Разрываюсь пополам. И, решения не зная, Еду к озеру в бору, Где осока жестяная Громыхает на ветру, Где с тобой мы были счастливы… Забреду поглубже в лес, Вымогая взгляд участливый, Взгляд ответный у небес…