С чистого листа
Шрифт:
— Пойду за сумкой, — сказал он.
Вечером они посмотрели по телевизору американский боевик, а потом Туре вооружился гаечным ключом и пошел менять номера на машине Рейне. Его не было очень долго.
Рейне выключил свет, лег на диван, скатал из свитера некое подобие подушки и укрылся курткой. За один день он пережил столько, сколько иному человеку хватило бы на всю жизнь. Он устал, он страшно устал.
В стекла окон бил дождь. Интересно, куда запропастился Туре? Вероятно, не хочет свинчивать номер
Рейне уже дремал, когда скрипнула дверь, и с кухни донеслось бульканье. Туре пил свой любимый сок. В комнате запахло промокшей шерстяной тканью и немытым человеческим телом, когда Туре склонился над Рейне и по-отечески похлопал его по спине.
Глава 2
Запах блинчиков они учуяли сразу, как только вышли на мощенный булыжником двор и приблизились к бывшей конюшне, у стены которой до сих пор стояли стулья.
Туре постучал в запертую дверь. В окне показалось чье-то размытое лицо. Дверь открылась, и женщина средних лет впустила их внутрь.
В помещении стояли столы и стулья из гнутых стальных трубок с пластиковыми сиденьями. На каждом столике красовалась вазочка с искусственными цветами. В большинстве за столом сидели мужчины. Единственная женщина, с седыми, коротко остриженными волосами и чудовищно намалеванными бровями, сидела за отдельным столом и шумно хлебала свой суп. Одета она была в овчинную куртку. В углу стояло пианино, на котором стопкой были сложены молитвенники. Они напомнили Рейне о тайнике, из которого он всего неделю назад брал деньги. Ему показалось, что с тех пор прошла целая вечность.
— Он здесь? — шепотом спросил Рейне.
— Он сидит вон там. Но сначала нам стоит подкрепиться.
Буфетная стойка отделяла обеденный зал от кухни. Вентиляция не работала, и помещение было окутано, словно туманом, жирным запахом подгоревших блинчиков.
У стойки они получили гороховый суп и по тарелочке с блинчиками и яблочным муссом. Рейне ждал с подносом в руках, пока Туре о чем-то болтал с женщинами на кухне. Потом он направился к столу, за которым сидели двое мужчин. Рейне последовал за другом.
— Как дела, Конни? — спросил Туре и уселся на стул напротив одного из мужчин.
Рейне сел рядом с Туре и принялся рассматривать человека, к которому тот обратился. Мысленно он попытался убрать лилово-красный цвет лица, слипшиеся пряди давно не мытых волос и черный струп на месте старого рубца и обнаружить сходство с Ангелой. Никакого сходства он не нашел. Не совпал даже цвет глаз. У мужчины глаза были карие, а у Ангелы — голубые.
— Паршиво, — ответил Конни.
— У тебя совсем недавно вроде бы все наладилось?
— Нет, нет. Наоборот, три дня назад я угодил под трамвай и попал в больницу. Ходить не мог. Но выкарабкался. Какое счастье, что я был сильно выпивши. Детям и пьяным всегда везет, говаривала моя мать.
— Да, тебе точно повезло. Кто знает, что могло случиться, не будь ты под градусом.
Конни рассмеялся, раскрыв беззубый рот.
— Ты давно последний раз видел Суне Одуванчика? — спросил Туре, и это было только начало долгого разговора обо всех возможных знакомых, о том, когда, где и в каком состоянии их видели, и о том, кто из них уже умер. В последнем вопросе единодушия у собеседников не было.
— Боб умер.
— Ни черта он не умер. Я видел его в прошлый четверг. В миссии спасения.
— Это был обман зрения. Боб умер, поверь мне.
— Нет, не умер. У него все в порядке. Были неприятности, но он выкарабкался.
— Да нет же. Он уж год как помер.
И так дальше в том же духе. Рейне молча слушал разговор и ел гороховый суп. Чтобы его не узнали, он натянул на голову капюшон. Туре он заранее попросил, чтобы тот не говорил, кто он. Надо было только разузнать, где Ангела.
Но Туре продолжал свои расспросы. Оказалось, что у него великое множество знакомых, чьи горести и радости следовало обсудить. У всех знакомых были странные прозвища: Одуванчик, Боб, Лиса, Огурец, Ворона и Педаль. Было такое впечатление, что Туре и Конни обсуждают какой-то абсурдный мир овощей, животных и неодушевленных предметов.
Но Туре не забыл, зачем они сюда пришли. Это была лишь военная хитрость, отвлекающий маневр — расспросить обо всех друзьях юности, живших в их квартале. Круг сужался, и скоро Туре должен был добраться и до Ангелы. Он спросил о ней как будто невзначай, с деланым равнодушием.
— Кстати, как поживает твоя сестра — как бишь ее звали? — ты с ней видишься?
В мгновение ока оба глаза Конни превратились в пистолетные дула. Он напрягся, рука с ложкой застыла над тарелкой.
— Я не знаю, о ком ты говоришь.
— О твоей сестре. У тебя их много?
Конни перегнулся через стол и посмотрел в глаза Туре. Словно ядовитый газ, он выдохнул ответ:
— У меня нет сестры.
Туре сделал вид, что ничего не понял.
— Ангела! Ее звали Ангела, разве нет?
Конни встал, так сильно двинув стол, что он врезался в животы сидевших за ним мужчин. Гороховый суп выплеснулся из тарелок.
— Заткнись! Заткни свою поганую пасть!
— Ну-ка, успокойся, Конни! — сказал кто-то от другого стола.
— Я не хочу ничего о ней слышать! Она больна, черт возьми! Она сумасшедшая, она рехнулась. Она опасна для общины.
Конни покрутил пальцем у виска и скорчил невероятную гримасу.
— Она больная на всю голову. Понял, ты? Она мне не сестра. Она — убийца.