С Евангелием в руках
Шрифт:
Всеобъемлющая формула святости содержится в новозаветной книге Деяний апостолов, где Петр, видя всеобщее изумление после того, как по его слову исцелился хромой, восклицает: «Что дивитесь сему, или что смотрите на нас, как будто бы мы своею силою или благочестием сделали то, что он ходит? Бог Авраама и Исаака и Иакова, Бог отцов наших, прославил Сына Своего Иисуса… И ради веры во имя Его, имя Его укрепило сего, которого вы видите…» (Деян 3: 12–16).
Первые плоды на пути подражания Христу заключаются в том, что евангельские блаженства (начало Нагорной проповеди – Мф 5: 3—12) мало-помалу начинают узнаваться в жизни подвижника, который раскрывается как кроткий, алчущий и жаждущий правды, милостивый, чистый сердцем, миротворец и т. д. Но в первую очередь каждый святой
Что означает эта знаменитая формула, известная всем и в то же время никому не понятная? Как передать ее средствами современного русского языка? Постараемся дать здесь чисто филологический ее анализ. «Нищие» (евр. анавим) вообще занимают большое место в Библии (см., например, Пс 33: 7–9):
Сей нищий воззвал, – и Господь услышал,И спас его от всех бед его.Ангел Господень ополчаетсяВокруг боящихся Его и избавляет их.Вкусите и увидите, как благ Господь!Блажен человек, который уповает на Него!По сути дела, формула «блаженны нищие» присутствует уже здесь. В отличие от богатых, которые могут надеяться на свое богатство, на дружеские и, главное, деловые связи и т. п., и от бедняков, которые тоже могут надеяться на свой клочок земли и снятый с него урожай, – нищему надеяться не на кого и не на что; единственная его надежда – на Бога, поэтому у Луки Иисус говорит: «Блаженны нищие». И далее: «Блаженны алчущие ныне» (6: 20–21).
У Матфея обе эти формулы несколько видоизменяются. Вторая приобретает следующий вид: «Блаженны алчущие и жаждущие правды» (Мф 5: 6), то есть уже не просто голодные, как у Луки, а испытывающие голод в отношении правды, точнее, справедливости; блаженны, таким образом, не просто стремящиеся к справедливости люди, а те, для кого справедливость так же необходима, является такой же внутренней потребностью, как пища для голодного.
Так голод приобретает мистический смысл. То же самое происходит с водой, которая смывает грязь с тела. Иисус самую простую воду превращает в воду таинства крещения, и она смывает теперь не грязь – грех, в сущности, ту же грязь, но не с тела, а с сердца, с духа. Так в Евангелии мистически понимаются вода, голод и, наконец, нищета. Простой нищий надеется на Бога в том смысле, что только Бог в силах спасти его от голода, от того голода, что заставляет страдать его тело. Нищий духом тоже надеется только на Бога, но уже не из-за одного физического своего голода, а ввиду того, что один Бог в силах спасти его от мистического голода, утолить его жажду справедливости, спасти его «я» в целом, спасти не от какой-то конкретной опасности, а в самом широком смысле.
Но это не всё. Выражение «нищий духом» из Нагорной проповеди близко к формулам «смиренный сердцем» (Мф 11: 29) и «сердце сокрушенное и смиренное» из Покаянного, или пятидесятого, псалма (стих 19). Псалмы Давидовы и вообще все поэтические книги Библии строятся таким образом, что в пределах одного двустишия каждая мысль повторяется дважды, очень точно, но в других словах, например:
Помилуй меня, Боже, по великой милости ТвоейИ по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое.(помилуй – очисти беззаконие; по великой милости – по множеству щедрот). И далее:
Многократно омой меня от беззакония моегоИ от греха моего очисти меня.Ибо беззакония мои я сознаю,И грех мой всегда предо мною.Есть в псалме 33 (стих 19) такое двустишие:
Близок Господь к сокрушенным сердцемИ смиренных духом спасет.Становится ясно, что две формулы («сокрушенные сердцем» и «смиренные духом») вполне синонимичны. «Смиренные духом» – это почти «нищие духом», поскольку слова «смиренный» и «нищий» вообще близки по значению. Поэтому, чтобы лучше понять
Смирение Марии Девы, о котором говорится у Луки (1: 48), выражается в Ее словах: «Да будет мне по слову Твоему». Тому, кто читает Евангелие по-гречески, известно, что здесь для выражения «да будет» единственный раз во всём тексте Нового Завета и в греческой Библии вообще употреблено не повелительное, а желательное наклонение, подчеркивающее радостное желание Марии: да будет мне, как я того радостно желаю, по слову Твоему. О смирении сердца псалмопевец говорит в следующих словах: «Готово сердце мое. Боже, готово сердце мое» (Пс 108: 1); и в другом месте: «Научи меня творить волю Твою, ибо Ты Бог мой» (Пс 143: 10). Смирение, таким образом, не бездеятельное ожидание того, как Бог проявит свою волю, а жажда творить эту волю, быть, как говорит апостол Павел, «соработником у Бога» (1 Кор 3: 9).
Смиренный сердцем отнюдь не пассивен и нищий духом – тоже. Но при этом, как писал авва Дорофей, живший в начале VII века египетский подвижник, весьма почитаемый на Руси, «никто не может выразить словами, что такое есть смирение и как оно рождается в душе, если не узнает сего из опыта». То же самое можно сказать и о состоянии «нищего духом»; за этим евангельским словосочетанием, которое по-гречески так же трудно для понимания и необычно, как и по-русски, скрывается нечто, в словах невыразимое. Можно с разных сторон приблизиться к пониманию этой формулы, но только приблизиться. Понять ее нельзя, не узнав этого из опыта. В самой сердцевине евангельской проповеди лежат истины невербализируемые; вот почему подвижники всех времен не уставали повторять: христианство заключается в том, чтобы не знать, а делать.
В христианстве есть истины, о которых можно рассказать; есть вещи такие, что их можно показать на собственном примере, но в словах уже не передать; наконец, есть нечто, чего не поймешь, если только не узнаешь из опыта. Преподобный Сергий хорошо знал это. По свидетельству Епифания Премудрого, «наставляя братию, немногие он речи говорил, но гораздо больше пример подавал братии своими делами».
Молчание как спутник мудрости, надежды на Бога и молитвы известно уже Ветхому Завету (см. Плач Иеремии 3: 28; Притч 11: 12 и др.). В талмудическом трактате Беракот говорится о том, что «благочестивые люди в древности проводили час в полном молчании, сосредотачиваясь перед молитвой, чтобы вознести свое сердце к Богу, что на небесах». Речь здесь идет о современниках последних книг Ветхого Завета. Известно молчание и Новому Завету. «А молясь, не говорите лишнего, как язычники; ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны; не уподобляйтесь им; ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него» (Мф 6: 8), – говорит Иисус в Нагорной проповеди. Апостол Павел просит своих учеников молиться, «чтобы проводить нам спокойную и тихую жизнь во всяком благочестии и достоинстве» (1 Тим 2: 2) [15] . Наконец, для монашества именно молчание будет одним из основных принципов жизни.
15
Текст приведен в переводе епископа Кассиана (Безобразова).
Авва Арсений рассказывает, как, уйдя в пустыню, он услышал там какой-то голос, который говорил ему: «Арсений, беги, молчи и пребывай в тишине». Три этих слова – fuge, tace, quiesce – становятся своего рода девизом для всякого монаха. Сергий находит для своей обители место, куда не вело дорог, – пустынь, где не было поблизости ни сел, ни домов, ни людей. Здесь, в одиночестве, он непрерывно творит молитвы, а затем, когда к нему начинают приходить будущие иноки, учит их «прилежно молиться Богу, и не беседовать ни с кем после повечерия, и не ходить из своей кельи по чужим кельям без большой необходимости в чем-либо нужном, но в своей келье каждому втайне молиться Богу наедине и заниматься по возможности своей работой, которую руки его могут делать, во все дни псалмы Давида всегда на устах своих имея».