С Евангелием в руках
Шрифт:
Таков и Сергий. Думается, его смело можно назвать святым Иоаннова типа. Он порывист, горяч и полон любви, подобно автору четвертого Евангелия. Он хочет быть первым и поэтому по слову Учителя становится слугой и рабом для всех своих братьев.
До преподобного Сергия, назвавшего свою обитель именем Святой Троицы, на Руси подобных храмов и монастырей почти не было. После Сергия они появляются во множестве. Дело в том, что на христианском Востоке (как у греков и арабов, так и на Руси) храмы и монастыри возводятся в честь праздников литургического календаря – Рождества Христова, Епифании (или Богоявления), Благовещения и т. д. Праздника Святой Троицы в календаре Восточной Церкви нет. В народе Троицыным днем называют 8-е воскресенье после Пасхи, которое на церковном языке именуется днем Пятидесятницы или Сошествия Святого Духа на Апостолов. Но название «Троицын день» или «Троица» никоим образом
Таким образом, Сергий, вопреки установившейся традиции, называет свой монастырь не в честь праздника, а в честь самой Святой Троицы, во имя в Троице прославляемого Бога – Отца, Сына и Святого Духа. Так он подчеркивает, что мы, христиане, поклоняемся не просто единому Богу, но Богу, единому в Троице. Единый невидимый Бог царствует над сотворенным Им миром. В Сыне Он нисходит на землю, становится человеком, умирает за нас на кресте и воскресает из мертвых; причем вся полнота Божия пребывает в Сыне телесно (Кол 2: 9). Наконец, Духом Святым Бог пребывает в сердцах человеческих. «Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа», – восклицает по этому поводу апостол Павел (1 Кор 6: 19).
Разумеется, догмат о троичности единого Бога – основа христианства, но как в Библии, так и в богослужебной литературе он, как правило, формулируется имплицитно и на уровень слов выводится крайне редко, вплоть до того, что в Библии, насквозь пронизанной утверждением троичности Бога, слово «Троица» вообще не присутствует. Преподобный Сергий прославляет Бога как Троицу эксплицитно и для этого называет свой монастырь обителью Святой Троицы.
Почему в центре созерцательной практики у Сергия оказалась не сотериология, не Крест, не тайна воплощения, но именно троическое богословие? Сам он не объяснил почему, но обычно историки и богословы видят в этом шаге святого стремление напомнить своим чадам о том, что Бог есть Любовь (см. 1 Ин 4: 8), а триединство есть совершенное выражение «единомыслия и внутреннего мира», как говорит Григорий Богослов.
Историки и писатели, склонные считать религию одной из форм идеологии, утверждают нередко, что Сергий, подчеркивая нераздельное единство трех лиц Святой Троицы, звал Русь к духовному и политическому единству. И всё же Сергий не политик, но мистик. И не следует видеть в нем идеолога, своего рода «политрука» при князе Димитрии, каким он нередко изображается в советских романах, или русского Мазарини. Сергия заботит не политическое, но духовное здоровье его братьев во Христе, хотя вовсе нельзя сказать, что он равнодушен к мирским проблемам. Святой, разумеется, страдает от нестроений в жизни вокруг, но он помнит слова Христовы: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это всё приложится вам» (Мф 6: 33). Бороться с мирскими нестроениями нет смысла, их всё равно не одолеешь. Если же искать не конкретной правды, но правду Царства Божия, то они, эти мирские нестроения, уйдут сами на задний план.
В Нагорной проповеди у Иисуса есть фраза: «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся». В греческом оригинале слово «правда» стоит здесь в винительном падеже, и это сразу заставляет задуматься внимательного читателя – после глаголов «алкать» и «жаждать» ставится не винительный, а родительный падеж. Как и по-русски: хотеть хлеба, воды и т. д. Винительный падеж означал бы, что человеку нужна вся вода, какая ни есть на земле. Но именно об этом идет речь в Евангелии. Блажен не тот, кто алчет конкретной правды, точнее, справедливости для себя или для своих близких. Блажен, кто ждет осуществления справедливости во всей ее совокупности в отношении всех людей на земле, всей справедливости, какая ни есть на свете. Такова логика Царства Божия. «Человекам это невозможно, но не Богу, ибо всё возможно Богу» (Мк 10: 27).
Преподобный Сергий посвятил свою обитель не Успению Божьей Матери и не Преображению Господню, как часто делалось на Руси, а Святой Троице, ибо видел, что люди Русской земли, в общем вчерашние язычники, почитая, во-первых, единого Бога Отца Вседержителя, во-вторых, Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа и, в-третьих, Святого Духа Господа животворящего и Благого Утешителя, видят в едином Боге трех разных Богов. Как помочь людям преодолеть это? Учредив особое почитание Троицы, неслиянной и нераздельной.
Но главная побудительная причина, приведшая к тому, что монастырь св. Сергия получил имя Троицы, видится в следующем. Сергий вышел из школы молитвенного молчания. Он, как было показано выше, прекрасно знал, что главные истины веры Христовой невыразимы в словах. Кроме того, он близок к учению греческих монахов-молчальников (исихастов). Называя монастырь именем Троицы, святой подчеркивает, что христианство насквозь мистично. Это не доктрина, не система, не какая-то теория, а живая вера в Бога Живого. Бог – единица в Троице: три Его ипостаси (Отец, Сын и Дух Святой), с одной стороны, неслиянны, но вместе с тем
17
Именно так надо переводить это греческое слово, не пугаясь его значения и не пытаясь «завуалировать» его смысл, используя славянское слово «юродство», семантика которого малопонятна человеку XX века. – Прим. автора.
Мистичность христианства, его трансцендентность рассудку как нельзя ярче раскрывается не только в троическом богословии, но в самом слове «Троица». Преподобный Сергий хорошо понимает это.
Вера в триипостасного Бога, христианство, православие – не средство улаживать дела в семье или в государстве, а тайна, доверенная нам Богом. Тайна, в которую можно погрузиться, чтобы стать ее частью и жить в ней, но не инструмент, используя который, можно решить те или иные вопросы.
Преподобный Сергий – святой. Из Нового Завета мы знаем, что Церковь есть мистическое Тело Христово. «Мы многие составляем одно тело во Христе, а каждый в отдельности мы – члены друг друга» (Рим 12: 5). «Не может глаз сказать руке: ты мне не нужна, или опять же, голова ногам: вы мне не нужны» (1 Кор 12: 21), – говорит апостол Павел. Теоретически каждый христианин знает, что все люди связаны воедино, в единое тело, ибо Христос на кресте умер за каждого из людей, кто жил, живет и будет жить на земле, за каждое человеческое «я» вне зависимости от того, верит это «я» в Него или нет. Но на практике мы об этом забываем. На практике мы только и делаем, что рвем те самые связи, которые соединяют глаз с рукой и голову с ногами. Святой через подвиг не деятельностью, а самою жизнью восстанавливает порванные связи, а в конечном итоге мистическое единство всего человечества, единство не национальное, не государственное или какое-либо другое, даже не религиозное, а именно мистическое, полное, глубинное, – то Троическое единство, о котором молится Иисус в Своей Первосвященнической молитве: «Да будут все едино: как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Ин 17: 21).
При этом, однако, постичь, в чем заключается подвиг святого, не очень просто; добиться в этом каких-то успехов мы сможем, наверное, только в том случае, если его житие станет для нас не просто материалом для размышлений, пусть даже благочестивых, а примером для подражания (напомню, что слово «пример» без труда выделяется как ключевое в житии преподобного Сергия).
Для того чтобы читатель не подумал, что ему предлагается уйти в монастырь, стать монахом, замечу, что в первую очередь Сергий Радонежский учит нас не этому. Чему же? Сегодня, испытывая естественное отвращение к пионеротряду, комсомольской или партийной организации, парткомам и т. д., мы стремимся к личной автаркии, к свободе от какой бы то ни было ячейки. Стремился к такой свободе и преподобный Сергий, но результатом его ухода стало то, что служение ближнему он сделал главным в своей жизни. Уйдя из мира, отвергнув те формы человеческого общежития, которые навязывало ему русское общество середины XIV века, он не стал отшельником-одиночкой, а стал искать (что было не просто) способы для воплощения в реальность той открытости по отношению друг к другу, которую Иисус назвал словом (любовь) и без которой человек теряется и, каким бы счастливцем он себе ни казался, в конце концов довольно быстро погибает. «Ибо если упадет один, то другой, – говорит Священное Писание, – поднимет товарища своего. Но горе одному, когда упадет, а другого нет, который поднял бы его» (Еккл 4: 10).
Преподобному Сергию было трудно. Ибо для человека, захотевшего доказать, что всякое общежитие человеческое основано на неправде, как общество, так и монашество того времени служили хорошей иллюстрацией. Нам сегодня тоже не просто. И тем не менее по примеру преподобного и нам не следует бросать своих братьев, хотя именно это было бы проще всего.