С Луны видно лучше
Шрифт:
Женщина. Да, она совсем не толстая, но это не избавляет ее от проблем. Во-первых, она всегда одна. Нет, это не проблема. Не проблема, когда вы в большом свободном космосе. Это не проблема, и когда вы на заполненной жизнью Земле, это даже преимущество, которое трудно найти. Но, когда в ответе вы за многие-многие жизни, пускай и ничтожные, это может стать точкой преткновения, и породить известные неприятности. Женщина жила в большом, по земным меркам, доме. Ее окружали фигуры из золота и других цветных кристаллов. Из дома с просторными, высокими комнатами, она могла выйти в дивной красоты сад. Он, я считаю, неоправданно красив. Отсюда я видел его как зеленый квадрат с тысячами разноцветных точек, которые оказались цветами. Она часто проводила в саду день, до глубокой ночи. Ходила, поливала цветы, сидела на выкрашенных скамьях посреди роз. Ее рыжие волосы и рами походили на пучки цветов, может, это ее тянуло к своим цветам. В доме же женщина проводила немногие часы ночью. Кстати, она, оказывается, и совсем не спала. Только крутилась, ходила, сидела, курила и все. Наверное, есть на Земле и люди, которые не особо любят спать. Значит, я ошибался. Когда нужно был решить проблемы страны, женщина садилась за огромный стол, вроде того, за которым ел толстяк. Она садилась и читала. Читала тексты, завалом расписанные на высоких, бесконечных стопках бумаг. И так могла она просидеть дни. А, когда некая светлая мысль пробивалась к ней, она вызывала длинного усатого мужчину, которому отдавала различные распоряжения. С народом женщина видеться не спешила и, наверное, не горела желанием. Ее вообще не особо принимали. Не говорили плохо и не говорили хорошо. Так мне показалось, что она просто любила быть сама. И был у нее секрет. Когда она оставалась одна, снимала макияж и одежду, ложилась на квадратную кровать, размером с комнату, то доставала она фотографию ребенка. Смотрела на нее, смотрела, да и прятала обратно. Но иногда она выходила все-таки в общество, летала на сборы. Там уж не было ей равных. Она заставляла всех мужчин, а там были преимущественно они, неотрывно смотреть на себя. И в этом, безусловно, есть хитрейшая стратегия. Она одевалась еще ярче на фоне серых
– Манера говорить.
Это и вовсе интересное дело. Как вы знаете, разговор человека перекрывает его все. В отличие от Амплуса, на котором впечатление произведет размер, а больше и ничего не нужно, на Земле этому уделено определенное внимание и внимание большое. Для лидера конкретного народа умение правильно говорить может сделать ему репутацию и судьбу всей страны. Не много, но уже что-то. И толстяк явно имел своих поклонников в стране. Не было ни одного человека, который бы осудил своего лидера в своей стране. В других странах, тем временем, к этому человеку было неоднозначное и противоречивое отношение. Я, сколько ни смотрел, не смог понять причин, по которым мужчину так любили в одной небольшой, но многолюдной стране и не так во всех остальных. Обычно, этот человек не так часто выходил к людям, но, когда такое поражало люд, они весело и непринужденно разговаривали с ним. Люди по очереди высказывали свои требования, на которые у толстяка находилось по шутке – другой. Дружно посмеялись, лидер записал просьбу и слушает дальше. У толстяка не было привычки грубить людям или спорить с ними. Он всегда говорил, что убеждения людей верны, разумны народ сам лучше знает, к чему нужно стремить и по какому пути идти. Когда наставал час важного решения, в кабинете мужчины собиралось несколько десятков приближенных и начиналось обсуждение. Все вместе приходили к выводу и подписывались под своим решением. В политике мужчина не имел твердых убеждений и лучше всего находил совет множества «толковых» своих представителей. У него царило убеждение, что для спокойствия и довольства людей следует искать разные пути. На всех конференциях, где были и остальные лидеры других стран. Толстяк и там не отставал. Он вел задушевные разговоры почти со всеми лидерами. И там пристроится, и тут услышит. Он не стеснялся жевать на камеру или выпить чего-нибудь простого, вроде пива, любил обсуждать сплетни, да и вообще, не считал, что ему стоит в чем-либо себя ограничивать. Почему-то это не всегда получало одобрительные отзывы, но многие лидеры не могли сдержать своей откровенной и искренней улыбки при виде толстяка. Им явно нравилось общество такого непосредственного человека. Но, несмотря на это, приходилось сдерживать себя и делать вид примерного, сдержанного человека. Так, в шутку живя и работая, толстяку удавалось неизменно держать одобрение своих людей и не жертвовать при этом своими предпочтениями. Его умение вовремя посмеяться и не зазнаваться, как другие, держало его на плаву долгое время.
А вот и наша женщина. Как всегда, сидит в своем саду. Порой кажется, что говорить – вообще не ее прерогатива. Она редко этим утруждалась и больший эффект представляла собой и своими действиями, нежели словами. Но, хочешь или нет, а говорить иногда приходится, коль ты землянин. Она, конечно же, уж не думайте о ней так плохо, посещала все необходимые визиты. И с лидерами других стран общалась и перед народом разглагольствовала, но не потому, что того ей хотелось. Нет, ее это тяготило. Я сам видел, как рыженькая подолгу стояла перед зеркалом и репетировала то, что ей придется говорить. Она учила все по тексту, слово в слово, когда толстяк вообще не имел привычки готовиться заранее и имел при этом больший успех, чем она. Женщине тяжело давалась вся эта внутренняя и внешняя политика, а точнее, говоры о ней. Она все контролировала и знала, но отчитываться в своей работе не любила и, когда приходил момент, ее мысли часто путались. Но перед нужным моментом она накладывала на себя слои кремов и красок, долго и тяжело выбирала подходящую одежду и, после всех приготовлений, появлялась в свете. Остальные лидеры ее не любили. И не просто не любили, а ненавидели. О ней ходили самые неблагоразумные и пустые слухи, конечно за кадром Другие президенты не стеснялись обсуждать ее при своих семьях и друзьях. Причем, речь шла не о транзитах газа или поставки продукции или территориях, далеко не о территориях. Но все ж, когда женщины открывала рот и производила на свет звуки, невольно даешься диву – почему имея такой приятный голос, она так мало говорит. Но, несмотря на бархат ее голосовых связок, то, как и что она говорила, не оставляло такого же приятного впечатления. То были жесткость и беспринципность. С ней мало кто желал вступить в дискуссии, так как это всегда оканчивалось проигрышем ее оппонента. Она умела давить такими фактами и выдвигать такие убеждения, с которыми не хотели связываться. Хотя и ни за что не признали бы правдивости ее слов. И всеми способами, кроме диалога, подавляли бы ее намерения. Впрочем, это им не то, чтобы удавалось. И, в общем-то, говорила она отрывистыми, грубыми, но прямыми предложениями, всегда подкрепленными фактами и доказательствами, на ее взгляд. Так как переспорить ее – затея бессмысленная, ее выступления заканчивались быстро и без обсуждения как такового. Но вот и как будто верно она говорит, но почему-то не спешил ее народ прильнуть к ее взглядам. Что ее, честно говоря, не особо волновало, так как все равно все шло так, как она того пожелает.
– Отношение друг к другу.
Естественно, наши лидеры прекрасно знали о существовании друг друга. Они знали о манерах, политической идеологии и личном характере своего «коллеги». Будучи совершенными противоположностями, они не имели намерения общаться и, уж тем более, находиться в приятельских отношениях. И все ж, коль разгорелся конфликт, которым были озабочены и мы с космонавтом, личные встречи у них все же случались. С ее стороны все проходило более чем в рамках, но с его более чем за рамками. Он позволял себе дружественные обращения к ней. И, принимая ее за остальных, пытался всякий раз пошутить. На это ему лишь кидались предосудительные и брезгливые взоры. И даже это его не останавливало. Однажды он дае заработал пощечину, позволив себе сказать: «Мадемуазель, ваша неуступчивость в вопросе предоставления льгот нашим гражданам подобна длине вашей юбки». Он ожидал поддержки тех мужчин, которые присутствовали в зале, и получил ее. А еще, кроме пощечины, получил отказ во всем со стороны того государства, маленького но гордого, которое представляла женщина. И, хоть встреча была провалена, толстяк от души посмеялся с приятелями, а женщина едва не решилась на кучу гнусных оскорблений толстяка. Хотя, потом она все же обратилась к нему госписьмом, в котором писалось: «Простите меня за мою ограниченность в вопросе предоставления льгот вашим гражданам в нашем государстве и кредитов. Вероятно, я была резка с вами. С моей стороны было бы весьма неразумно обижаться на слова большого во всех смыслах человека, для которого я, как и моя юбка, являюсь по размеру не больше тех несчастных стоп куриц, которые он поглощает на полдник. Всего хорошего». Но нет, толстяк вовсе не в обиде и очень даже оценил чувство юмора женщины. После этого он даже был более высокого мнения о ее интеллектуальных способностях. В прочем, на мнении женщины о толстяке это никак не повлияло. Она была одинаково холодна ко многим, если не ко всем в ее окружении. Находились и те, кто желал поговорить с ней, что не имело положительного результата. Женщину можно было постичь разве что глазами и никак больше. Отношения страны, под руководительством женщины, со всеми остальными были не слаженными. Тут на них она обиделась и там ее что-то не устраивает. Страна толстяка не стала исключением, но и не была чем-то выделенным красным.
– Суть конфликта.
А вот этого так никто и не понял. Никто, и даже я. Да что там я, сами лидеры не знали, чего они не поделили. Негласно считалось, что именно женщина все закрутило, когда женщине до того и дела не было. Уж не до конфликтов было тогда. Она все справлялась со своими первоочередными обязанностями, без которых страна покатилась бы по кривой. То была, в основном, экономика.
А мужчина, и подавно, не хотел войн. Не то, чтобы не хотел – если надо, он бы ее провел, но в том совершенно не было смысла. А просто так начинать распри – не в его характере. И все это знали. Что же тогда выходит – во всем виновата женщина! Так однозначно решила большая часть населения Земли. И так как, обе эти страны были весомы, за их отношениями, затаившись и вслушиваясь, наблюдали все остальные. В ожидании включиться в нужный момент.
Глава 23: И?
Что и? Ах да, вам все же интересно, чем эта бредятина кончилась. Долгое время ни толстяк, ни рыжая, не знали о том, что у них назревает конфликт. Об этом они узнали от СМИ, которые усиленно раздумали из всего невероятные события. И уж один нелегально проникший в страну иммигрант считался шпионом и отказ в поставке помидоров – заговором. Ничего не поделаешь – на то они и СМИ. Раньше в мире было интереснее жить, ну а сейчас приходиться фантазировать. Кажется, так они и говорили. И все это выяснилось, когда один неосмотрительный журналист прямо так и спросил женщину: «Зачем вы раздуваете вооруженный конфликт?». Она, конечно, ничего не припоминая записанного в записной книжке о конфликте с другими странами, возмутилась. Потом о его мнении спросили толстяка, на что получили лишь очередную шутку. Но, в следствие, оба призадумались. А чего народ-то в такой панике? И тут настал вопрос. Пришлось сесть за стол переговоров. Длинный, чистый, никому не нужный стол все прояснил. А точнее, ничего не прояснил.
За этим и я с нахмуренным, замученным слежкой и непониманием лицом наблюдал с Луны. Первой начала женщина. Она поинтересовалась, с какого такого, интересно, дела мужчина думает, что она затеяла конфликт. Толстяк возразил ей, что ничего такого он о ней не думает. И что тогда? Ведь и она не замышляет, и он не подозревает? Почему растут цены, уезжают граждане, наготове боевая техника, а народ, заодно с СМИ, уже неведомо чего понадумывал. Так оно и выяснилось, что ни о каких конфликтах речи не идет.
Тогда я поспешил вернуться к космонавту. Ночью над целым городом, в котором он жил, обрушился звездопад. На следующее утро об этом говорили все астрологи и вещали новости. Мол, не знали, не гадали, предпосылок не было, а тут такая неожиданность. Знали бы они, каких усилий это стоит. Звезды размером немного больше, чем ваши теннисные мячи. Их не так-то легко сдвинуть или бросить. Но я постарался. То и дело захватывал их, размахивался и со скоростью перебрасывал левее от Земного шара. Космонавт с радостью наблюдал за таким явлением, совершенно точно зная, что это
Ну, а что дл двух лидеров, то они публично, вместе и каждый по отдельности, заявили о том, что отношения меду их странами дружественные, они сотрудничают и не собираются нарушать экономику и социальную жизнь из-за каких либо конфликтов. Все вроде бы успокоилось на Земле, притом, что Земля вообще для меня почти всегда имеет один вид. Политическая жизнь женщины и толстяка продолжилась без изменений. Но, знаете что? Потом была война. Да, она была, и в нее были втянуты страны, лидерами которых были рыжая и толстяк, как и многие другие, но эта не была их война. Она была между совсем другими государствами, которые были очень малы, но распри их тянулись не одно столетие. В них не было ничего такого, что могло бы иметь в глазах человечества ценность – два клочка пустой земли. Но эти два клочка устроили недюжее противостояние. Никто ничего при этом не делал. Все помощь заключалась в поставке оружия той или иной стороне. Помню, в то время мое общение с космонавтом стало более ограниченным. Человека окутала тоска, пренебрежение. Он часто находился один, не прибегая даже ко мне. Иногда я слал ему дожди, чтобы он не чувствовал себя уж слишком одиноко. Хоть я и не представляю себе этого чувства. Я знал только, что чем больше космонавт находился на Земле, тем более скучно ему становилось. Возвращение привычных вещей забрало у него неземные истории. Я дума, что на Земле, особенно, когда ты долго не на ней, можно найти несметное количество развлечений. Оно изучение быта и людей может занять не один год. Но, как настоящему землянину, космонавту было скучно дома, с течением месяцев – еще больше. Скоро он стал забывать и обо мне. Увлекся домом, садом, стал относиться ко всему по прежнему прагматично. И даже облака в форме человечка в скафандре оставались незамеченными. Ибо в них надо вглядеться, чтобы увидеть. Неужели он совсем о нас забыл? Но этого стоило ожидать, думаю. Я совсем было оставил его, когда вновь, один странным, и обычным утром снова не встретил знакомую зелень деревянной доски. «Спускайся погостить. Тут очень скучно». Я наполнился неожиданно какой-то радостью и приятным чувством ожидания. Мне было приятно, что, несмотря на обыденность и течение времен, космонавт помнит обо мне и не совсем еще утянула его Земля. В тот же час на городок и всех его жителей обрушился шквальный, порывистый, неудержимый ветер, что значило: «Да, конечно же, я спущусь». Я был приятно озадачен своим предстоящим визитом на Землю. Это вызывало ряд неоднозначностей. Отчасти, и факт, что космонавт точнее угадывал мои желания, чем я сам. Ведь давно в моей голове крутилась мысль о том, что стоит побыть это время на Земле. Но всегда меня останавливало что-то. Я смотрел на эту маленькую большую планету впереди, на которой своя жизнь, не приписанная ко мне, и понимал, что в любое время могу записаться в ее жители. Но потом я оглядывался, и осознавал, что времена, когда рядом со мной, на Луне, был космонавт, были куда милее и приемлемее, чем, то возможное время, когда я жил бы на Земле. Из того малого опыта, что у меня был, я так ничего и не узнал о том соседнем царстве, за которым спокойно наблюдал от рождения. Я все в нем видел, и видел его жителей. Преспокойно я мог спуститься и взлететь наверх обратно. Но, чего же я так робел перед синим шаром? Будь он пуст, или даже населен роботами, я куда охотнее высадился бы на него. Там слишком много эмоции и движения. В нем легко потеряться. Но, разве такого больше нет во всей Вселенной? И вот, так или эдак, а быть смиренным наблюдателем в Лунной тиши куда больше нравилось мне. И вот куда же делся мой дарованный авантюризм? Побледнел ли перед крупицей созданного величия? Приходиться в этом сознаться. Но вот в ополченном мире разноцветных точек где-то ходит мой космонавт, к которому необъяснимо тянет. Я не должен был упускать такой шанс. Тот странный старик, к которому холодно отнеслись, есть мой единственный друг. Я протянул ему руку, ведя дальше в космос, отрывая от Земли. Там осталось все прежнее и знакомое для него. Он так хотел вернуться, и вернулся. Но случилось это тогда, когда вся жизнь его, унося его окружение нравы, унеслась прочь и растворилась в воздухе. Он прибыл назад домой в незнакомую обитель. И может он уж и сожалеет о своем решении. Действительно, никто о нем не помнит. Не помнят того человека, которого с такими надеждами и возгласами отправляли в черную неизвестность. Вернее, конечно они об этом помнят. Но ракета была отправлена, а назад не вернулась. Кто поверит, что этот хромающий старик – герой самых невероятных внеземных приключений. А ему, наверное, очень хотелось поведать всему миру об этом и получить себе вновь ту славу, с которой он покидал Землю. Но не случилось так. И только двое, или, может еще, один человек в зеркальной Вселенной, знает обо всех наших тайнах. Я не хотел потерять эту историю. Ведь опыт, познанный с космонавтом, не был похож ни на один опыт общения с жителями разных планет. Потому решение само брало меня в руки – достаю лестницу и спускаюсь вниз через земное небо. Спускаюсь в гости к космонавту. Я стряхнул с себя мнимую пыль в странном желании казаться аккуратнее, будто всякий раз с Луны на Землю сходят в смокингах. Фух – я выдохнул, словно дышал, и потянулся в карман. И надо же было полагать, что вытаскивать лестницу самому окажется таким тяжелым делом. Но скоро я смог с ней совладать, и она спокойно себе опиралась на Луну, устремившись вниз. Я постарался прицелиться, как можно точнее. Конец лестницы был как раз у дома космонавта, насколько я мог об этом судить. Когда теперь перекладины на лестнице пустовали, мне более не казалось, что держится она слабо, и с ней может что-то случиться, вроде падения. И я уверенно стал покидать Луну. Я не собирался прощаться с ней надолго, но, все равно, вид уменьшающегося на глазах серого шара, вызывал жалость и немедленное желание сорваться наверх. Первое время своего пути, смотреть возможно было только наверх. Улетали от меня звезды, на глазах превращались в крупицы, и загадочно, помахав на прощанье, убегали дальше. И луна, такая родная и уютная становилась все дальше. Потом переходы в цвете становились все заметнее. Ночь сменялась днем, твори при этом безумные разноцветные вещи. Мне было непонятно, где я нахожусь, и сколько еще осталось идти. Я стал чувствовать, как мои ноги одолевает тяжесть и передвигать их становится все непосильнее. Лестница по краям покрылась непроглядной туманной дымкой. Не было видно Луны наверху и Земли внизу. Так что, я просто шел и шел и шел. В один момент вдруг мое сердце вновь забилось, и я стал дышать. Такое неожиданное и знакомое с недавних пор чувство наполнения жизни. А это значило только то, что я точно уже в пределах Земли. Вокруг небо прояснялось, заполняя пространство ясным светом. Но от дыхания моего стало гораздо хуже. Теперь я стал чувствовать безумную усталость и, что мне не хватает (как смешно!) воздуха. Дышал все глубже и глубже, заставляя сердце биться все чаще. Голова заполнилась давящим смутком, прикрывая мне глаза. Какое-то незнакомое давление обрушилось мне глаза. И я стал падать насильственно в сон, пытаясь сопротивляться. У меня стали дрожать руки, и чувство реальности расплылось, под гонение облаков, что мчались мимо. Пред собой я ясно видел две перекладины, которые все время сменяли друг друга. Но скоро и они растворились в дым, и пальцы мои упрямо разжимались, а ноги дрожали. Мятежная пульсация сбилась с дыханием, и на время я выпал з пространства. Тот час я пробудился от страха и волнения, пуще прежнего ощущая свое человекоподобие. Я рефлекторно ухватился за перекладины, понимая, что едва не упал с лестницы. И это возможное падение жутким эхом дрожало в моем сознании, когда я посмотрел вниз. А внизу были все те же облака из воздушной пены, так манящие меня прилечь. Такие ватные или молочные, они гипнозом тянули мои мысли. Взгляд еще разбегался, и я не был способен нормально оценить происходящее. Я смотрел вниз на свою ногу, а видел четыре. В чудных попытках осознания реальности одной из них, я пробовал положить на нижнюю перекладину их по очереди. Обычно, после нескольких попыток это удавалось. Еще медленнее стал мой путь. И самым ужасным и титаническим показалось мне держать глаза открытыми. Земля, с первых же наших минут, стала одурманивать меня, дав мне жизнь и унеся привычное спокойствие и способности. Куда улетучились и хроническая бессонница и выносливость. Невозможность спать раньше обернулась молящим призывом впасть в сновидение. А привычное восприятие Земли, как чего-то мелкого и во всех отношениях незначимого, стала почему-то огромным расстоянием даже до ее поверхности. Так мой спуск продолжался в неосознанности и жалких колебаниях с мелкими падениями. Но, к счастью, чем ниже я был, тем адекватнее становился мо разум. Наступало прояснение и светлые пятна в окружающем мире. Меньше было облаков, и меня даже стало слепить солнце. Надо же было оказать в еще дальше от него, чтобы начать как-то реагировать на его лучи. Когда понемногу внизу выплыл разноцветные квадраты, что есть земля, я по-настоящему смог почувствовать головную боль и тяжесть ног. Я совсем не мог больше ими двигать, нето не чувствуя их временами, нето, будучи готовым отрезать их вовсе, лишь бы отделаться от их режущей назойливости. Когда становилось совсем невмоготу, я делал передышки, останавливаясь на лестнице, или даже садясь на нее, зависал в воздухе. Между небом и землей. А потом я снова шел, сбиваемый порой птицами. Причем, мне однажды встретился даже самолет – гигантский металлический птах. Я спускался, понемногу обретая самообладание, и тут вдруг до меня донесся оглушительный звук, сметающий преграды на своем пути. Где-то далеко я разглядел мелкую точку, которая стала разово увеличиваться, и в секунду пронеслась в миллиметре от лестницы. Кажется, я даже успел разглядеть лицо обескураженного землянина с газетой в руках. Меня сдуло воздушным потоком, и я еле успел закрепиться одной рукой за лестницу. А попасть на Землю оказалось сложнее, чем я мог предположить. Но это подстегнуло меня идти вперед, а точнее, вниз, еще быстрее.
Был и спокойный период, когда для меня не было видимых угроз. Это было, когда до земли оставалось уж совсем немного. На этом уровне я смело различал крупные объекты, природу и мелкие дома. Земля, как таковая, была совсем близко. На последних пяти перекладинах я не выдержал и спрыгнул вниз. Почему-то, сразу по приземлению, ноги зашатались, и я, порываемый щекоткой, рухнул наземь.
– Космонавт!
– кричал я, корчась в безуспешных попытках встать. – Космонавт! Я спустился! Но иди же сюда, помоги мне стать на эти прямые штуковины, что ты зовешь ногами! Они совсем не слушаются меня.