С мечом кровавым
Шрифт:
Но тут обе части урагана слились воедино; мужчина пытался укусить женщину, а она — его. Их зубы с рычанием встретились, ища уязвимое место и не находя. Сплетясь вместе, рот в рот, обессиленные, они замерли. Теперь в битву вступили их языки. Оба ураганных вихря слились, их ветры, соединившись, удвоили силу.
Нагоняя друг друга, ветры крепли, образуя еще большую воронку, раздвигая границы видения и привнося новый строй в хаос бури. Воздух с дикой силой размеренно пошел по огромному кругу.
В круговерти напряжения и неподвижности мысли
«А мне виделась холодная равнодушная женщина, которая никому не рискнет отдать свое сердце», — подумал Мима.
Губы их стали мягкими и слились в долгом, глубоком поцелуе.
«Или с заурядным изнеженным вельможей, которого, возможно, больше интересуют юные мальчики, чем настоящие женщины».
«Или соблазнительница, льнущая к любому мужчине, независимо от его достоинств, — простая наложница в обличье принцессы».
Поцелуй стал более страстным, и их тела понемногу расслабились.
«Но я встретила скромного и великодушного человека, всегда обходившегося со мной учтиво, хотя он любил другую».
«А я увидел женщину, независимую и красивую днем и беспомощную по ночам».
«Тупицу и грубияна я бы презирала, на никчемного вельможу не обращала бы внимания».
«Меня не заинтересовала бы равнодушная, или я просто использовал бы соблазнительницу».
Так принцесса открыла в Миме человека, которого могла по-настоящему уважать. Но именно поэтому она не желала совращать его. Мима любил другую. Малахитовый Восторг не сделает попытки что-нибудь здесь изменить, несмотря на приказание отца. Однако ее добрые намерения разбились о женскую сущность. Когда ночью принц защищал Восторг, она увлеклась им больше, чем хотела бы. Не в силах остановить зарождение чувства, которого старалась избежать, она в конце концов попыталась разрешить проблему единственным возможным способом.
«Поэтому я должна умереть. Это самый достойный выход из положения. Я не смогу посмотреть в глаза отцу после того, как опозорила его в третий раз, но и позволить себе совратить тебя тоже не в состоянии».
Мима, в свою очередь, увидел в принцессе женщину, ни в чем не уступающую той, которую любил. Если бы он сначала встретился с Восторг, то мог бы полюбить ее. Но поскольку Мима был влюблен в другую, то не имел права компрометировать эту женщину. Он напрягал всю свою дисциплинированность, чтобы вести себя с подобающей пристойностью, невзирая ни на какие ухищрения Замка. Когда принцессе ночью понадобилась защита. Мима сделал то, что требовалось, и не более.
«Но не могу же я позволить тебе умереть, — думал он. — Это было бы недостойно».
Дилемма казалась неразрешимой, так как оба знали, что если принцесса не умрет, то совратит Миму. Атмосфера Замка делала это неизбежным.
Впрочем, слово «совратит» ему не нравилось.
«И даже если бы ты не любил другую, я все равно была бы недостойна тебя, — думала принцесса. — Та, в кого ты влюблен, сильная, а я слабая».
«Она сильная, а ты слабая», — согласился он.
«Поэтому мне нужно пожертвовать собой, чтобы ты смог к ней вернуться».
Но Орб — он прекрасно понимал это — могла выжить и без Мимы, поскольку была сильна. Такая женщина могла иметь любого мужчину, какого пожелает. Она осчастливила Миму своей любовью и сделала для него больше, чем кто-либо раньше, — однако по-настоящему не нуждалась в нем. А вот Восторг не смогла бы, по крайней мере в ближайшее время, без Мимы выжить.
«Так дай мне умереть!» — взмолилась девушка.
Восторг любила Миму; этого уже нельзя было скрыть. Поэтому она выбрала смерть; та решит все проблемы. Принцесса не искала эгоистичного пути, который доставил бы ей похвалу отца; она не старалась обольстить принца, несмотря на свое чувство и то, что он был необходим ей.
Они лежали, прижавшись друг к другу, сливаясь в поцелуе, их чувства кружились над ними в чудовищном вихре, и Мима проникался все большим уважением к принцессе. Восторг была совершенной женщиной, если не считать одного существенного недостатка — зависимости от него. Одиночество приводило ее в ужас. И тем не менее девушка находила в себе смелость совершить то, что считала нужным — лишить себя жизни, освободить Миму. Это не было притворством в поисках сочувствия; она приняла собственное решение и хотела осуществить его. Мима был совершенно в этом уверен, поскольку здесь не существовало неискренних мыслей. Отвагу, которой в ней самой не было, принцесса обрела в желании защитить его.
«Теперь уже слишком поздно», — осознал Мима.
«Я бы сейчас уже была мертва, если бы ты не препятствовал! И тебе не грозило бы совращение».
«Я возражал, потому что уже был совращен». — И он внутренне рассмеялся над абсурдностью этого слова.
«Но все равно дай мне уйти, и ты освободишься», — настаивала принцесса.
«Разве я могу освободиться, дав тебе умереть, — когда я люблю тебя?»
Словно вспугнутые птицы, ее мысли и чувства кружили, не находя опоры. «Но я слаба, а она сильная!»
«Поэтому тебе я нужен больше, чем ей. Никогда раньше по-настоящему я не был нужен ни одной женщине».
«Это же глупо, — возражала принцесса. — Никто не любит человека за слабость!»
«Что касается женщин, ты права, — согласился Мима. — Но мужчина желает женщину, которая зависит от него». Хотя раньше он и утверждал прямо противоположное. Любой мужчина хочет, чтобы женщина полностью принадлежала ему. Нехорошо, невеликодушно, — но теперь, отказавшись от прежних иллюзий, именно этого на самом деле желал принц больше всего. Красивую, одаренную, целиком зависимую от него женщину.