С носом
Шрифт:
— Да, — продолжил он. — Я, конечно, тоже как бы Виртанен. Хотя и не дворник, просто Виртанен.
Я заметила, что смотрю на Виртанена немного исподлобья, а он, казалось, все больше походил на застигнутого врасплох шалуна. Я ответила что-то вроде «ну даа», с тремя «а» на конце, но он, Виртанен, похоже, не обиделся, продолжал рассказывать и говорил словно сам с собой, едва ли нуждаясь в моей благосклонной поддержке. Но вряд ли стоит по этому поводу переживать, Не стоит, Но старушки приходят и жалуются, Вот как, Обычно у них что-то с трубами, Ну да, Или с канализацией, Бывает, Или со светом, Да уж, Черт знает что, Простите, Это
И я снова сказала «ну да», вдруг захотелось, не знаю почему, выплеснуть наружу все, что накопилось, раз уж обоих так потянуло на разговор. Но тут сигнализация снова уронила свой «бип», словно холодную каплю, и мы оба посмотрели сначала на потолок, потом друг на друга, а потом хихикнули; правда, у Виртанена сначала вырвался совсем короткий смешок, так часто бывает при похмелье, а потом его вдруг словно прорвало, и было видно, что сдержаться у него никак не получается.
— Значит, ты просто Виртанен, — сказала я.
И не знаю, что, собственно, стало причиной этого смеха, поначалу похожего на бульканье, а потом хлынувшего прямо-таки фонтаном, меня пробрало не так сильно, а вот Виртанена — мама не горюй. Я успела заметить, что глаза у него выкатились, на лбу проступила вена, даже смотреть на это было тяжело, ему было одновременно и весело, и очень плохо, и я чувствовала, что вот-вот прысну, пришлось немалым усилием воли перевести взгляд на окно, там, правда, ничего любопытного не было, поэтому я попыталась переключить внимание на что-нибудь другое, но ничего не выходило. В результате всех этих попыток мне не удалось совсем ликвидировать симптомы подступившей истерики, но, по крайней мере, я затолкнула ее внутрь себя.
Неожиданно Виртанен встал, шагнул одним супердлинным шагом к холодильнику, а потом, исполнив какой-то удивительный трюк на другой ноге, вернулся на место. Ничего за эту пару секунд существенно не изменилось, если не брать в расчет коричневой бутылки лонг-дринка, возникшей у него в руке.
— Что-то мне паршиво, — сказал он и извинился улыбкой, которая обнажила изрядное количество проблем с гигиеной рта. — Надеюсь, это не помешает.
Я ничего не ответила, кивнула и даже улыбнулась, хотя, кажется, я и так улыбалась все это время. Было приятно сидеть с этим жутким мужиком и говорить ни о чем. Неожиданно я почувствовала, что между нами возникло какое-то подобие взаимопонимания: и больше мне ни до чего не было дела, хотя в уме, конечно, все равно мелькнула мысль, что, пожалуй, безнадежность положения Виртанена кажется мне глобальнее безнадежности моего собственного положения. И когда он потом добавил, что дворники вымерли не сами по себе, а от асбеста, я опять улыбнулась, щеки уже болели от этого улыбания, сверху снова послышалось одинокое «бип», которое помогло мне окончательно стереть следы улыбки со щек, я указала взглядом на потолок и сказала:
— Батарейку пора б заменить.
Он ответил, что знает, и сказал все так же жалостливо и одновременно по-мальчишески:
— Надо б электрика вызвать.
Потом немного помолчали, говорить было не о чем, да, собственно, и не было необходимости говорить. Во двор въехала ремонтная машина — как будто даже символично, захотелось об этом сразу сказать, я посмотрела на
— Да, у вас вроде были ко мне вопросы, — неожиданно спохватившись, почти вскрикнул Виртанен и сам, похоже, испугался такого внезапного возвращения в наш мир.
Я сказала, что мы вполне могли бы перейти на «ты», и принялась шуршать распечатками. Решение я уже приняла, но на всякий случай еще раз заглянула в инструкцию, прежде чем приступила:
— Ну, это еще как бы предварительный этап. У нас пока еще идет подбор группы респондентов, мы подбираем кандидатуры для исследования. На этом этапе.
— А-а, — робко протянул Виртанен, как будто опасаясь, что не подойдет.
— Так вот, на этом этапе моя задача как бы определить, насколько к клиенту применимо понятие… как бы это сказать, чтобы было понятно, ну, в общем, крупного секвенсора, то есть секвенции. То есть секвенции крупного клиента, секвента.
Мне вдруг стало жарко, и все тело зачесалось, казалось, что бедные клетки вот-вот полопаются. А вдруг Виртанен вовсе и не такой пьяный? Я ведь не смогу ни одного термина толком объяснить из всей этой каши, если он вдруг спросит, клиент.
Но Виртанена, который под воздействием живительного напитка медленно возвращался к действительности, заботило совсем другое.
— Я даже и не предложил тебе ничего, — сказал он и виновато уставился на свою бутылку.
— Ах, — сказала я, причем не ахнула, а именно сказала. — На этой работе приходится пить так много кофе, что к вечеру уже руки начинают трястись.
— У меня нет кофе, — сказал он и, неестественно извернувшись, взглянул на улицу с выражением печальной задумчивости. — И не было.
Он протяжно вздохнул и спросил:
— Тебе никогда не приходило в голову, что кофе очень одинокий напиток?
Я посмотрела на него. Сложно было поверить, что он действительно понимал, к кому обращается, вряд ли он вообще осознавал, что говорит вслух. Хотелось сказать, что да, приходило, но в ту же секунду поняла, что пора собираться. Не хотелось открывать этот сосуд, ведь он так хорошо тек, наш разговор. Я стала собирать бумажки в стопку, ровняя ее по краю стола. Они никак не хотели собираться, словно электричество какое-то мешало или еще что.
— Ну так вот, — сказала я. — По всем параметрам вы прекрасно нам подходите для исследования.
Мой голос шел словно откуда-то не оттуда, он был металлическим, и слова произносились с задержками, совсем как при недавнем разговоре с сыном, наверное, оттого, что я снова взяла официальный тон.
Виртанен встрепенулся:
— Мы же вроде на «ты» перешли? — спросил он. А потом вдруг уловил смысл остальных моих слов и затараторил: — Так, значит, вы еще придете, то есть ты придешь? Прости, запутался совсем. То есть я, как бы это сказать, подхожу?