С отцами вместе
Шрифт:
— Не!
— Так! — сказал Шурка. — Это хорошо, джентльмены. А Витька не выдаст?
— Ему надо что-нибудь давать, и он никому ничего не скажет, хоть тресни!
— Я ему саблю с ручкой сделаю… Как шпага будет!.. Теперь выходите по одному! У нас с Костей военный совет.
А тот, кто смотрел в щель, имел и уши…
Когда Костя пришел домой, семья обедала. Дяди Фили не было. У порога стоял отцовский сундучок. Костя приподнял его. «Легче стал… Раздал папа подарки от зайчика».
Глава шестая
Ноченька
«Компашка», как называл машинист Храпчук свой маневровый паровоз с широкой трубой в виде шляпы, стоял на последнем станционном пути. В круглых фонарях около трубы и над буферами горели керосиновые лампы, они мигали в ночной тьме, слабо освещая рельсы. В ожидании маневровой работы «компашка» (это название пошло от старинной марки локомотива Компаунд) попыхивал дымом и чуть-чуть посвистывал паром.
Храпчук сидел в паровозной будке у окошечка и пил чай из большой железной кружки. Тускло светила коптилка. Тряпочный фитиль слабо потрескивал. Маленький огонек то совсем прятался в жестянке, то, как бы пытаясь подпрыгнуть, высовывал над ее краями свой бледно-красный язычок и еще больше коптил.
Машинист медленно жевал что-то, поглядывая перед собой в окошечко и раздумывая над событиями прошедшего дня…
Дверь вокзала громко хлопнула, и на перроне показался человек с фонарем. Пересекая пути, он направился к «компашке». Раза два или три идущий переложил фонарь из одной руки в другую (должно быть, шарил на ходу в карманах). Храпчуку было видно, как металось по земле отражение зеленого и белого огонька. «Никифор идет проведать», — узнал машинист.
Хохряков легко поднялся в будку по редким железным ступенькам, поставил у двери фонарь и сам присел на толстое полено против закрытой дверки топки.
— Ну, как жизнь, старина? — спросил он и опять полез в карманы. Найдя, наконец, клочок бумажки, свернул цигарку.
Храпчук допил чай, спрятал кружку в небольшой ситцевый мешочек, затянул на нем петельку из тонкого шпагата, вытер бороду, поправил усы, смахнул с колен хлебные крошки и уже после этого повернулся к Хохрякову.
— Как видишь!
Старик покрутил мешочек, мол, сказать больше нечего. Хохряков поднялся с полена, прикурил от коптилки. В будке запахло махорочным дымом. Тонкой струйкой он потянулся в окошечко. Говорить как будто не о чем, все обоим известно…
После разгона жителей поселка с вокзала белые передвинули свой состав в тупик около товарного двора. Высокий поручик предложил Блохину немедленно отправить вспомогательный поезд к взорванному мосту. Блохин передал это распоряжение Хохрякову, а Хохряков Храпчуку. «Компашка» потянул вагон-мастерскую и несколько платформ, нагруженных шпалами, рельсами, песком и камнем. Ремонтная команда была составлена наспех из путейцев и деповских рабочих. Поехал с ними и поручик: под его надзором должно было начаться восстановление моста…
Возвращаясь к станции, Храпчук заметил из окошечка, что в классный вагон поезда белых вошли Блохин и Конкордия Макарова. Все это расстроило старика. «Зашевелились, вражьи дети», — думал он сейчас, затягивая еще туже и без того затянутый мешочек с кружкой.
Догадываясь
— Эшелон чехов застрял на разъезде!
Храпчук вскинул голову.
— Кто задержал?
— Стрелка была переведена вразрез. Паровоз и два передних вагона сошли с рельсов. Пусть теперь попляшут! Наш вспомогательный занят, придется им из Петровска вызывать… Стрелочник убежал в лес. Это Капустин, у него сын в Красной гвардии…
Храпчук оживился.
— А мы когда же начнем?
— Не торопись, старина! Начнем, когда Усатый скажет!
— Это еще что за Усатый? — насторожился машинист.
— Я и сам не знаю… Так по «цепочке» передали. От Усатого ниточки во все стороны тянутся. Мы его не видим, а он нас всех знает!
Хохряков сильно затянулся, огонек на миг осветил его сумрачное, озабоченное лицо и огрубевшие пальцы, державшие маленький остаток цигарки.
— Работать будем двойками, — говорил он, сдувая пепел с цигарки, — я тебя знаю, ты меня. Когда надо, из другой двойки придет связной.
— Усатый так придумал? — спросил Храпчук, видно, одобряя услышанное. — Усатый… Скажут тоже! Попробуй, отгадай его в поселке. У нас куда ни плюнь — в усатого попадешь. Даже эта контра Блохин и тот с усами!
— Да и ты усач порядочный! — засмеялся Хохряков. — Вон какие пики накрутил, того и гляди телеграфные столбы заденешь с паровоза.
Старик окончательно повеселел.
— Да уж вырастил! — Храпчук потрогал свои усы. — Не то что ты! Оставил под носом пучок щетины, да и тот закоптил табачищем…
Хохряков усмехнулся, подошел к узким дверям, бросил на землю окурок, посмотрел на усыпанное звездами небо и вдруг тихо запел:
Осыпаются листья осенние, Хороша эта ночка в лесу. Выручай меня ноченька темная, Я неволи в тюрьме не снесу…— А ты еще поешь! — Храпчук открыл дверку топки. — Подкормлю-ка я своего конягу!
— Запоешь тут! — перешел Хохряков на серьезный тон. — Завтра нам с тобой придется хоронить кое-что на кладбище… Знаешь, офицерики уже в часовню заглядывали, может, нутро Николая-чудотворца проверяли, не завелось ли там чего. Не Конфорка ли сработала? Как думаешь?
И, не дожидаясь ответа, закончил почти шепотом:
— После вечернего гудка приходи к дамбе, острогу не забудь прихватить, рыбу будем лучить. Я в лодке жду… Пока, старина!
— Будь здоров! — ответил Храпчук, кидая очередное полено в открытую пасть топки. Отсветы пламени заиграли на его лице.
Хохряков взял фонарь и спустился с паровоза. На путях забегали зеленый и белый огоньки…
Невысокая, сутуловатая женщина открыла калитку во двор Храпчука. Был полдень, машинист доставал из колодца воду. Он только что проснулся после ночного дежурства и хотел умыться. Увидев женщину, старик поспешно отцепил ведро, прикрикнул на заворчавшую собаку и пошел к калитке.