С первого взгляда

Спаркс Николас

В течение нескольких недель, последовавших зарождением ребенка, Дорис и мать Джереми действовали вместе, чтобы помочь ему и девочке. Мать приехала погостить и преподать сыну азы родительского искусства — как менять подгузник, до какой температуры подогревать молоко, как давать лекарство, чтобы Клэр его не выплюнула. Для Дорис кормление ребенка было своего рода терапией, она могла часами баюкать правнучку. Мать Джереми чувствовала себя обязанной помогать Дорис по мере сил, и иногда, поздно вечером, он слышал, как женщины тихонько разговаривают на кухне. Порой Дорис плакала, а его мама шептала ей слова утешения.

Они все больше привязывались друг к другу, и, хотя обеим было нелегко, женщины не давали Джереми погрузиться

в отчаяние. Они позволяли ему оставаться наедине с собой, части брали на себя заботу о Клэр, но в то же время настаивали, чтобы Джереми выполнял свои обязанности вне зависимости от того, насколько он страдает. Обе неустанно напоминали, что он отец и в ответе за Клэр. Здесь они выступали единым фронтом.

Понемногу Джереми научился заботиться о ребенке, и со временем скорбь начала медленно отступать. Если раньше она переполняла его с минуты пробуждения и до поздней ночи, то теперь Джереми временами забывал о своем горе, потому что был поглощен воспитанием дочери. Но когда мать собралась уезжать, он запаниковал при мысли о том, что теперь останется один. Она повторила свои наставления десятки раз, уверила сына, что ему стоит лишь позвонить, если возникнут какие-нибудь вопросы. Мать напомнила, что Дорис рядом и что он вдобавок всегда может посоветоваться с врачом, если возникнут проблемы.

Джереми помнил, как спокойно она говорила, но все равно он умолял ее погостить еще немного.

— Не могу, — ответила мать. — И потом, я считаю, что тебе пора этим заняться. Клэр полностью зависит от тебя. Когда он впервые остался на ночь один с Клэр, то вставал посмотреть на дочку не менее десяти раз. Она спала в колыбельке рядом с его кроватью. На столике лежал фонарик — Джереми светил, чтобы удостовериться, что девочка дышит. Когда малютка просыпалась с плачем, он кормил ее, утром искупал и страшно перепугался, когда увидел, как она дрожит. Чтобы одеть ребенка, ушло куда больше времени, чем он предполагал. Джереми уложил Клэр на одеяло в гостиной и смотрел на нее, пока пил кофе. Он надеялся заняться делами, когда она заснет, но не смог, и так раз за разом. В течение всего первого месяца Джереми даже не смог проверить электронную почту.

Недели шли за неделями, и он наконец приладился. Работа теперь перемежалась сменой подгузников, кормлением, купанием и визитами к врачу. Джереми возил Клэр на прививки и позвонил педиатру, потому что ее ножка оставалась вспухшей и красной несколько часов спустя. Он сажал девочку в детское креслице и брал с собой, когда ехал за покупками или в церковь. Прежде чем он стал это осознавать, Клэр научилась улыбаться и смеяться, она часто тянулась ручонкой к его лицу. Джереми мог часами смотреть на нее, точно так же как она рассматривала его. Он сделал сотни фотографий дочери и запечатлел на пленку тот момент, когда малютка отпустила опору и сделала свой первый шаг.

Дни рождения и праздники приходили и уходили, Клэр росла, и ее характер проявлялся все отчетливее. В младенчестве она носила только розовое, потом голубое, а теперь, в четыре года, фиолетовое. Клэр любила раскрашивать картинки, но терпеть не могла рисовать. На рукаве ее любимой куртки была изображена путешественница Дора — героиня мультика, — и Клэр выбирала эту курточку, даже когда светило солнце. Она сама одевалась, не считая шнурков, и знала почти все буквы алфавита. Коллекция ее диснеевских мультфильмов занимала большую часть стойки возле телевизора, и после ванной Джереми читал дочери три-четыре сказки, а затем они вместе преклоняли колени, чтобы произнести молитву.

В его жизни была радость, но была и рутина, и само время играло с ним странные шутки. Оно как будто летело стремглав, когда Джереми уходил из дому — поэтому он вечно опаздывал, — зато он нередко играл с дочерью в куклы или раскрашивал картинки, как ему казалось, часами, а затем понимал, что на самом деле прошло пять-десять минут.

Порой он чувствовал, что должен заняться чем-то еще, но когда Джереми размышлял об этом, то сознавал, что у него нет никакого желания что-либо менять.

Как и предсказывала Лекси, Бун-Крик был идеальным местом для того, чтобы растить Клэр. Джереми с дочерью часто заглядывали в «Гербс». Хотя Дорис уже ходила медленнее, чем обычно, она с радостью проводила время с малюткой, и Джереми неизменно улыбался, когда в ресторан входила беременная женщина и спрашивала хозяйку. Видимо, этого и следовало ожидать. Три года назад он наконец решил принять предложение Дорис и устроил настоящий эксперимент под пристальным контролем ученых. Всего Дорис увиделась с девяноста тремя женщинами; когда спустя год предсказания были обнародованы, выяснилось, что она не ошиблась ни разу.

Джереми написал о Дорис небольшую книжку, которая в течение пяти месяцев оставалась в списке бестселлеров. В заключение он признавал, что вышеизложенному нет никаких научных объяснений.

Он вернулся в гостиную. Бросив куртку Клэр на кресло рядом со своей, Джереми подошел к окну и отодвинул занавеску. Сбоку, почти невидимый, был сад — они с Лекси посадили деревья, когда переехали в новый дом.

Он часто думал о Лекси, особенно в такие тихие ночи, как эта. Со дня ее смерти Джереми не встречался ни с одной женщиной и не испытывал никакого желания это делать. Он знал, что о нем беспокоятся. Раз за разом друзья и родные заговаривали с ним о других женщинах, но Джереми неизменно отвечал одно и тоже: он слишком занят дочерью. Джереми не лукавил, но умалчивал о том, что какая-то часть его души умерла вместе с Лекси. Жена всегда пребудет с ним. Когда Джереми рисовал ее себе, то не на смертном одре. Он видел, как она улыбается, любуясь городом с вершины Райкерс-Хилл. Вспоминал выражение ее лица, когда она впервые ощутила, как шевелится ребенок. Слышал заразительный смех Лекси и видел ее сосредоточенный взгляд во время чтения. Она была жива, и Джереми гадал, каким он стал бы, если бы не встретил Лекси. Женился бы он? Жил бы по-прежнему в большом городе? Он не знал этого и никогда не узнает, но, когда Джереми задумывался, порой ему казалось, что его жизнь началась пять лет назад. Интересно, будет ли он через несколько лет помнить хоть что-нибудь о Нью-Йорке и о том, каким некогда был он сам?..

Джереми не грустил. Он радовался, что стал таким, как теперь, — в том числе отцом. Лекси была права — любовь наполнила его жизнь смыслом. По утрам Джереми всегда с нетерпением ждал той минуты, когда Клэр спустится из детской на кухню, где он читал газету и пил кофе. Пижама на ней обычно сидела криво — один рукав задран, штанины перекручены, темные волосы взлохмачены. В ярком кухонном свете девочка останавливалась, жмурилась и терла глаза.

— Привет, папа, — говорила она чуть слышно.

— Привет, детка, — отвечал Джереми.

Клэр обнимала его, и он брал дочь на руки — она клала голову ему на плечо, ее крошечные ручки обхватывали Джереми за шею.

— Я тебя так люблю, — говорил он, чувствуя, как дви-гается ее грудка в такт дыханию.

— Я тебя тоже, папа.

В такие минуты Джереми страшно жалел, что она не знает матери.

Пора.

Джереми оделся, прихватил с собой куртку, шапку и перчатки Клэр и вошел в спальню. Он коснулся спины девочки и ощутил, как быстро колотится ее сердце.

— Клэр, детка, — прошептал Джереми. — Просыпайся.

Он легонько потряс ее, и она перекатила голову с боку на бок.

— Просыпайся, крошка, — повторил Джереми, осторожно взял дочь на руки и подивился тому, какая она легкая. Пройдет всего несколько лет, и он уже не сможет этого сделать.

Она тихонько застонала и шепнула:

— Папа…

Джереми улыбнулся и подумал, что Клэр — самая красивая девочка на свете.

— Пора ехать.

С закрытыми глазами она отозвалась: