С первой леди так не поступают
Шрифт:
— И тем не менее, — продолжал Ник, — нам нужно произвести определенное впечатление на публику.
— Какое впечатление? — спросил Макс. — Что она с ним не трахалась?
— Макс! — сказала Бабетта.
Ник не унимался:
— Мне бы хотелось, чтобы в прессе как можно скорее появились статьи о многих других аспектах деятельности Бабетты. К примеру, о ее поразительных успехах на ниве благотворительности.
— О помощи инвалидам и слабоумным, что ли?
— Ну, в том числе.
— Я так и знал, что
— Вы с Бабеттой пользуетесь огромным влиянием среди сторонников перемен на Ближнем Востоке, — мужественно продолжал Ник. — Ваши пожертвования, больница, ваша компания, которая великодушно, со значительными скидками, снабжает израильскую армию пакетами «Сайдуайндер» и кассетными бомбами, сборные дома для поселений на Западном берегу, Бабеттин «Концерт в защиту мира» в Иерусалиме.
— Мир! — фыркнул Макс. — Публика опять бросалась камнями — просто рок какой-то. Ну да, это был рок-концерт. — Вновь фыркнув от смеха, он принялся набивать и без того полный рот омарами с авокадо. — Хорошо сказано. Рок-концерт. А ведь до этого должен был додуматься ты. Ты же у нас мастак словами играть.
— Всемирно известная кинозвезда и певица, готовая подвергать себя опасности ради того, чтобы собрать арабов и евреев вместе…
— Они собрались вместе. И попытались убить друг друга.
— Куда важнее то, что концерт стал вехой… — в чем? — … в борьбе Бабетты за дело мира.
— Я бы не стал акцентировать внимание на этом концерте.
— Но…
— Ей нужен был концерт, а израильтяне — до лампочки. Мне пришлось заплатить этому поцу министру четверть миллиона вперед только за то…
— Макс!
— Про концерт забудь. Поверь мне на слово. Тебе совсем ни к чему, чтобы эти стервятники пронюхали про концерт.
Застекленные двери задребезжали от шума вертолета.
— Это один из ваших? — спросил Ник.
Макс вытер подбородок, на котором минут двадцать назад повисла капля эстрагонового майонеза, и раздраженно швырнул салфетку на стол. Это был один из немногих эффектных жестов, позволительных могущественным людям.
— Осточертели мне эти треклятые вертолетчики. Неужто, черт подери, в этой стране больше не осталось места для частной жизни? Всё, перебираюсь на остров, — объявил Макс.
— На остров? — переспросил Ник.
— Это тебя не касается. И никого не касается.
— Остров у берегов Панамы, — сказала Бабетта.
— Не рассказывай про остров. Господи, ты же обо всем рассказываешь! Потому мы, собственно, и влипли в эту историю. Что прикажешь сделать, удалить тебе язык хирургическим путем?
— Макс, — сказал Ник, — я не собираюсь никому рассказывать о твоем острове. Но какое сложится впечатление, если ты удалишься на какой-то остров и предоставишь Бабетте расхлебывать всю эту кашу?
— Она ведь эту кашу и заварила. Вот пускай и расхлебывает.
— Раньше островом владел шах Ирана, — сказала Бабетта. — А Макс купил его у шаха. Точнее, у жены. После того как он…
— Ты что, «Архитектурный справочник»? Заткнись.
— Макс, — сказал Ник, — ты не мог бы удрать куда-нибудь в другое место?
— А что ты имеешь против иранского шаха?
— Лично я — ничего, но…
— Послушай, я пятнадцать лет вел с иранским шахом торговые дела. Танкеры, нефть, икра, вертолеты, обмундирование для армии — лучшая военная форма в Юго-Западной Азии. Видел когда-нибудь фотографии его генералов?
Ник вздохнул:
— Они выглядели потрясающе, но…
— А первый большой торговый центр в Тегеране? Это я его построил. Иранский шах был благородным человеком. Может, не самым умным из мировых лидеров, с которыми мне доводилось встречаться, но с ним можно было иметь дело. А эти муллы? Попробуй, подкупи их бутылкой виски. Руку отрубят. А жаль. Прекрасная была страна. У меня было много друзей. Где-то они теперь? Трагедия. Мне даже говорить об этом больно.
— И все-таки я должна туда выбраться, — сказала Бабетта.
— В Иран? Тебя же там живьем съедят.
— Нет, на телевидение. Выбраться на телевидение. Это же просто смешно. Конни Чан, Барбара Уолтерз, Диана Сойер умоляют меня дать интервью. А я даже не могу им перезвонить? Какой в этом смысл? Мне нужно выступить по телевидению.
— Право же, я бы дождался окончания процесса, — сказал Ник.
— Адвокаты не велели давать интервью, — сказал Макс. — И ты не будешь их давать.
— Но я не стала бы говорить об этом деле. Я поговорила бы о Ближнем Востоке, о Киотских протоколах.
— Думаешь, им не терпится услышать твое мнение по поводу сектора Газа и автомобильных выхлопов? Может, хоть ты ей объяснишь? Они хотят поговорить с тобой о том, как ты ублажала президента.
— Ты никогда не принимал меня всерьез.
— Разве я не оплатил твой мирный концерт? Разве не плачу за услуги этих, как ты их там называешь — консультантов по ценным бумагам? — Макс повернулся к Нику. — Она, видишь ли, обзавелась консультантами по ценным бумагам. На мои деньги. Одна из них — лесбиянка.
— Никакая она не лесбиянка.
Макс закатил глаза.
— Не важно. Двести штук в год за троих. А знаешь, чем они занимаются? Читают газеты и составляют для нее «резюме», чтобы она усвоила разницу между Вест-Банком и банкоматом.
— Я дружу с самим Шимоном Пересом!
— Чудесно. Пригласи его к нам на ужин. А разве я не оплачиваю ее путешествия в Давос на моем самолете? Она, видишь ли, каждый год летает в Давос. Вещать! А потом возвращается и говорит, что мы должны выступать за освобождение слаборазвитых стран от уплаты долгов. Кому освобождение от долгов, а кому и оплата ее счетов.