С Петром в пути
Шрифт:
— Брат мой безвинно пострадал от митрополита Иова только за то, что явился с челобитьем на имя великого государя, коей мы жаловались на жестокости и гонения. А ведь мы послушны власти и ныне молимся за здравие великого государя, а прежде мы за царей не молились. Он чрез господина Геннина пожаловал нам волю молиться по старым книгам. А вы что делаете?
— Мы с увещанием к вам пришли и с увещанием хотим направить вас на истинный путь. — В голосе иеромонаха чувствовалось ожесточение.
— Мы с вами розно толкуем истину, — невозмутимо произнёс Андрей Денисов. — Наша
— Вижу, вы упорствуете в своих заблуждениях, — теперь уже злобно произнёс иеромонах. — Возненавидя святую церковь, вы ущемляете себя. Мы возобновим наши разглагольствия после того, как вы ответите на наши вопросы на письме.
И вышел с надменно поднятой головой.
Андрей Денисов со смешанным чувством облегчения и смущения глядел ему вслед. Он не ощущал себя ни победителем, ни побеждённым. Кто их рассудит? Самый грозный, но в то же время справедливый судия — царь. Толки о том, что он-де подменен, что он-де антихрист, идут от невежественных людей. Ему было по душе то, что делал Пётр, та жажда слома старых затхлых устоев русской жизни, тот дух преобразований, новизны, который исходил от царя и его сотоварищей. Весть о том, что в Москве сложили голову заведомый очернитель и вор книгописей Гришка Талицкий и четверо его подельников, распространявших клевету о царе-антихристе и его служителях-демонах, не вызвала у него печали, хотя и он и его дружки были из староверов. Гришкино сочинение достигло его: это был набор бредней старых баб.
Меж тем не чуяли в Выгореции, что надвигается на них нечто, могущее сулить и грозу. В городе Архангельском, где зачалось великое корабельное строение, при котором пребывал сам великий государь Пётр Алексеевич, замышлялась необычайная экспедиция. Готовилась она в великой тайности, и посвящены в неё были самые близкие к государю люди.
Выжидали подходящего времени, а пока Пётр по своему обыкновению махал топором на верфи в Соломбале, городском предместье. Лес был сложен на пригорке, обдуваемом ветрами, а потому изрядно просушен.
Сладок был запах, отдаваемый деревом, когда его пилили, строгали, тесали, долбили. На стапелях высились остовы будущих фрегатов, бригантин, морских стругов, яхт, брандеров. Иные ещё только посверкивали рёбрами, другие обшивались, третьи сводились. И запах дерева и смолы кружил голову.
Царь Пётр с головой отдавался любимой работе. Он любил приговаривать: «Всякой потентат, который едино войско имеет, одну руку имеет, а который и флот имеет, обе руки имеет». Это стало его любимым присловьем.
Однако Архангельск и Воронеж, куда были согнаны многие тысячи работных людей, стали для них каторгой. Царь-плотник слишком размахался, его воля обрекла людей на голод и холод. Не было жилья,
Убыль работных людей возобновлялась новыми — их пригоняли как скот. Летом ещё было терпимо. Но зябкая промозглая осень и суровая зима косили людей.
— Убью! — надрывался царь, наступая на ландрата Финогена Букина. — Отвечай, где народ?! На Канатной верфи едва дюжина плотников мается.
Пётр возвышался над щуплым Финогеном двумя головами. Он уж было ухватил его за ворот и стал душить. И задушил бы, кабы не Головин с Меншиковым — с трудом разжали руки. Пётр рычал, всё ещё не угомонясь: хватка его была мёртвой, и двоим с трудом удалось разжать руки.
На губах Петра выступила пена — царя настигала падучая.
— Государь, опомнись! Живая ведь душа! Да и вины его нету.
Пётр отшатнулся и тяжело опустился на лавку. Опоминался с трудом: болезнь исподволь, тишком грызла его.
— Нашли помора? — спросил он, всё ещё тяжело дыша.
— Нашли, государь, нашли. Весь путь скрозь прошёл. Говорит: из Онеги в Ладогу реками и озёрами сколь раз проходил. Один и с артелью. Сухого-де пути совсем мало. Волоком осилите.
— Добро. Неделя сроку, и чтоб все были готовы. И полки, и яхта.
И началось небывалое. Четыре тысячи солдат да две яхты проложили «Осудареву дорогу» из Онежской губы в устье Невы, туда, где вскоре будет заложена новая столица — Петербург, Санкт-Питербурх, где реками и озёрами, где посуху, таща яхты волоком. Спустя столетия здесь проляжет канал, названный Беломоро-Балтийским.
Слух опережал шествие. Выгореция всполошилась. Андрей как мог охолаживал людей.
— Мимо нас проплывёт государь. От Нюхчи к Повенцу. Я встречь ему пойду. Отведу беду, да и бывать ли беде? Не верю...
В Повенце, на берегу великого озера Онеги, встретились Пётр, Геннин и Андрей Денисов с Данилой Викуловым и Петром Прокопьевым.
— Вот, государь, сии расколоучители из города Данилова. Служат заводам верой и правдой.
— А ну перекрестись, — хохотнул Пётр и дёрнул Андрея за рукав.
Андрей перекрестился. И остальные тоже — под насмешливым взглядом царя.
— Добре крестишься. Всё я про вас слыхал. Коли доброчестно служите — живите. Не опасайтесь. Виллем вас оборонит, ежели что.
И с тем вышел, чтобы продолжить свой путь.
Глава восемнадцатая
ЖЕЛЕЗО ЖЕЛЕЗО ОСТРИТ...
Железо железо острит, и человек изощряет
взгляд друга своего... Не покидай друга твоего,
и друга отца твоего, и в дом брата твоего
не ходи в день несчастия твоего; лучше сосед
вблизи, нежели брат вдали. Кто громко хвалит
друга своего с раннего утра, того
сочтут за злословящего...